Шрифт:
– Да, пользовался.
– Не предупредил ли он вас в последнюю минуту, в самую последнюю секунду, что ружье заряжено?
– Нет! Нет!
– воскликнул Саларидзе.
– Это он сказал потом, сказал глазами, понимаете?! Он умирал у меня на руках и сказал об этом мне, только мне! Мне сказали правду его глаза!
Саларидзе закрыл лицо руками и застыл...
– Уважаемый председатель! У меня больше вопросов нет.
– Нет ли вопросов у уважаемых заседателей?
– спросил председатель.
Гулоян отрицательно покачал головой. Гоголадзе утвердительно кивнул.
– Пожалуйста, прошу вас!
– Подсудимый Саларидзе! Возвращался ли домой до того дня ваш зять в пьяном виде и в позднее время?
– Да, такие случаи бывали.
– В ваших показаниях есть такие слова: "Не было сомнения - он избивал мою дочь!" Не хотели ли вы сказать этим, что ваш зять бил жену и до этого случая?
– Не знаю... Насчет избиения не знаю... Но за последнее время он часто пил, скандалил, дебоширил, вообще в пьяном виде вел себя отвратительно!
– Уточните: часто пил, часто скандалил или часто бил?
– Я уточняю: пил, скандалил, вел себя по-хамски! Что здесь непонятного!
– Подсудимый Саларидзе! Вы напрасно нервничаете! Мы хотим установить облегчающие вашу вину обстоятельства, поэтому не обижайтесь, если мы задаем вопросы, даже незначительные! Все, что здесь делается, - в вашу же пользу!
– объяснил заседатель Гоголадзе.
– Благодарю вас!
– нервозно ответил Саларидзе.
– Вот именно, вы должны быть благодарны нам! А теперь скажите, что значит: "за последнее время"?
– Не понял вас!
– Вы заявили: "За последнее время он часто пил, скандалил..." Что вы подразумеваете под выражением "последнее время": год, два года, позавчера, вчера?
– Год, примерно год, как это началось...
– А что же с вашим зятем произошло год тому назад? Почему он вдруг стал пить и скандалить?
– Не знаю!
– В своих показаниях вы дважды произнесли "комната моей дочери и зятя". И вообще, вы называете сперва дочь, а потом зятя.
– Да, это так.
– Почему?
– Потому что дочь - моя дочь, а комната эта ее, дочери, а он перебрался к нам после того, как стал ее мужем.
– Так. Понятно.
– Что значит - понятно!
– взорвался Саларидзе.
– А как, по-вашему, я должен называть комнату в моем доме - "комната зятя"?! Это, по-вашему, было бы правильнее?!
– Было бы правильнее назвать так: "их комната".
Саларидзе вздохнул.
– Еще вопрос. Вы сказали государственному обвинителю, что крикнули зятю: "Убирайся Из моего дома!" Так?
– Да, так!
– Тем самым вы намекнули своему зятю на то, что он живет не в собственном, а в чужом, то есть в вашем, доме?
– Это он знал без моих намеков!
– Значит, в чужом доме, да?
– Пока я жив, мой дом будет называться моим домом! А после моей смерти...
– Саларидзе вдруг осекся, поняв, что сказал нечто глупое и ненужное... А заседатель, не дав ему опомниться, продолжал с видом победителя:
– А не кажется ли вам, Саларидзе, что такая ваша позиция послужила причиной пьянства и хамского, как вы говорите, поведения вашего зятя?
– Нет, не кажется!
– упрямо ответил Саларидзе.
– Что же в таком случае? Может, друзья?
– Нет!
– Женщины?
– Нет!
– Может, он завел любовницу?
– Нет!
– Перестал заботиться о семье?
– Нет!
– Что же тогда, что?
– Деньги!
– Что?
– лицо Гоголадзе перекосилось от удивления.
– Деньги!
– Ничего не понимаю...
– Год тому назад мой зять был отличным парнем, уважительным, спокойным, что называется, тише воды, ниже травы... Но вот однажды он вернулся домой навеселе, стал посреди комнаты с несколько смущенным, но вместе с тем победоносным видом и небрежно бросил на стол пачку двадцатипятирублевок.
– Что это?
– спросила дочь.
– Моя доля!
– ответил зять. Дочь унесла деньги в свою комнату.
– Откуда это?
– спросил я.
– Из тигриного зада! Так он и ответил мне, уважаемый народный заседатель!
– обернулся Саларидзе к Гоголадзе. Тот промолчал.
– Вот с того дня и началось крушение нашей семьи... Спустя неделю зять выразил во время обеда недовольство, что за столом нет хашламы*. Потом он как-то заявил, что плевал на такую семью, где в подвале не сыщется хотя бы тонна вина, дюжина ящиков "Боржоми", две дюжины пльзенского пива да сотня сушеной воблы. В следующий раз, когда он снова принес деньги и я опять спросил откуда они, он по-прежнему сослался на тигриный зад и добавил, что я только напрасно занимаю свое место на работе и что вообще мое поколение не умеет жить.