– Я - мать, и любить - моя первейшая обязанность.

– Да, трудное это дело - дети... Вот вы сказали - бегаешь, мол, за Тамазом... А он ведь не один. И мне часто приходится следить, как шпиону, за ними - как бы не подрались, не попали в беду, не стянули чего-нибудь. Кукарача бросил на меня мимолетный взгляд.
– Быть может, они и ненавидят меня, но что делать? Стараюсь из-за любви к ним, и только! А ведь мог я стать отличным хлеборобом или кузнецом!
– Кукарача показал свои здоровенные кулаки.

– Конечно, - согласилась мама, - трудно воспитывать детей - не то что чужих, даже собственных...

– Да... Вот, скажем, за воровство Уголовный кодекс предусматривает от трех до пятнадцати лет...

– Очень строгий закон!

– Строгий, но необходимый!

– Скажи-ка, а как вы ловите воров?

– Обыкновенно. Украл - поймаем, не украл - пусть гуляет... Случается и так: знаем, что человек вор, а трогать его не имеем права. Улики нужны, свидетели! Есть даже такая поговорка: "Не пойман - не вор!"

– Я-то думала - сложная у вас работа.

На Кукарачу словно вылили ушат холодной воды.

– Ну, знаете...
– произнес он обиженно.

– Хорошо... а до того, как вор украдет? Вы предпринимаете какие-либо меры?

– Конечно. У нашей работы ведь есть своя специфика. Существует такой термин - профилактика преступности...

– Я не об этом, - прервала Кукарачу мама.
– Меня интересует, проводите ли вы с ворами беседы?

– Какие беседы?!
– искренне удивился Кукарача.

Мама встала, подошла к книжному шкафу, сняла с полки книгу в черном переплете, раскрыла ее и обратилась к лейтенанту:

– Ну-ка, послушай! Я постараюсь несколько облегчить текст: "Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтоб погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввергнуто в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввергнуто в геенну". Понял?

– Прочтите, пожалуйста, еще раз!
– попросил Кукарача.

Мама повторила.

– Вот это да!
– воскликнул Кукарача.
– Вот это - строгость! Вырвать собственный глаз! Отсечь собственную руку! Против такого закона наш закон - рай!

– Это не закон, Кукарача, это заповедь. Будь это законом, сейчас половина населения Грузии была бы одноглазой и однорукой, - сказала мама.

– А что такое заповедь?

– Заповедь - это нравственное правило, положение, из которого вытекают все законы. И вот я спрашиваю: приобщаете ли вы к этим заповедям людей, прежде чем их арестовать?

– Людям, с которыми мы имеем дело, не помогут никакие заповеди... А что это за книга, Анна Ивановна?

– Евангелие от Матфея.

– А вы читаете его Тамазу?

– Тамазу?
– опешила мама.
– Знаешь, я не думала об этом... По-моему, рано еще...

– Анна Ивановна, одолжите мне эту книгу, верну через два дня, попросил Кукарача.

Мама молча положила перед ним Евангелие.

– Трудно, конечно, будет мне понять все, но я обращусь за помощью к вам. Вы, наверно, хорошо владеете древнегрузинским языком?

– И французским, и английским, и немецким, - прихвастнула мама.

– Когда же вы успели изучить столько языков?
– удивился Кукарача.

– Эх, дорогой мой, все мы, люди всего мира, фактически говорим на одном языке, но не понимаем друг друга только потому, что не умеем прислушиваться друг к другу!
– вздохнула мама.

– Нет ли у вас чего-нибудь от головной боли?
– спросил вдруг Кукарача.

Мама вынесла две таблетки и полстакана воды.

– На, если боль несильная, прими одну, если очень болит - две.

Кукарача проглотил обе таблетки, поблагодарил, встал и направился к двери.

– Анна Ивановна, а можно мне рассказать об этом нашим, в милиции?

– О чем, Кукарача?

– Вот об этом самом - о душе, о заточенном в бутылке джинне, о заповедях...

– Ну, дорогой мой, Евангелие писала не я, и то, что говорила о душе, не является моей тайной, так что...

– Спасибо, Анна Ивановна!

Спустя два дня Кукарача возвратил Евангелие. Никакой помощи он у мамы не просил. Пришел, поблагодарил и ушел.