– Ну, ты явно не собирался с ним просто разговаривать, дружище, – весело отметил Юра.

– Ещё бы, как будто он что-нибудь понял бы.

– А что у вас произошло? – спросила Мардона.

– Давайте не будем обсуждать это, что было, то прошло. Никто не пострадал, и навряд ли этим ребятам придёт в голову причинить вред кому-то из нас впредь. Тимур, когда нужно кого-то защитить, можно прибегать к мерам, но размахивать кулаками после стычки нет никакого смысла, – сказал мой брат.

– Да, возможно, ты прав. Прости меня, Саида, – добавил Тимур, словно он был виноват передо мной.

После ужина мы сидели на топчане на нашем дворе. Отец ушёл на встречу с приятелями и должен был вернуться поздно, у матери тоже были свои мероприятия, поэтому мы спокойно могли расположиться у нас.

Раздался звонок. Мы затворяли ворота только перед сном, поэтому мы поняли, что это были не родители. Я неохотно спрыгнула с топчана и поковыляла к двери, предполагая, что это пришла приятельница моей матери. Но у двери ожидала девушка лет четырнадцати. Не ответив на моё приветствие, она сухо спросила, был ли у нас Тимур Аскаралиев и потребовала позвать его. Высокая, довольно широкоплечая, с немного одутловатым лицом, она сверлила меня своим надменным, таким знакомым взглядом. Мне не требовалось спрашивать её имени, чтобы признать в ней сестру Бабура.

Все на меня вопросительно посмотрели, когда я позвала Тимура к двери. Я спряталась за воротами, чтобы меня не заметила сестра Бабура, и, смотря на неё через щель, приготовилась слушать разговор. Тимур, ухмыляясь, подмигнул мне, и вышел к девушке.

Тимур весело поздоровался и осведомился, чем он мог быть полезен. Я чуть громко не ахнула, увидев, как изменилось в лице сестра Бабура. От прежнего высокомерия и нахальства не осталось и следа. Казалось, она даже оробела: ей потребовалось время, чтобы собраться с мыслями и сформулировать причину своего визита. Моя челюсть опустилась ещё ниже, когда она обратилась к Тимуру на вы. Я тоже обращалась к нему на вы, но я была на два года младше. До того момента я не слышала, чтобы старшие так почтительно разговаривали с кем-то из нас.

– Я сестра Бабура Ходжаева, он рассказал мне, что сегодня произошло между вами. Вы знаете, на самом деле он очень хороший мальчик, никому зла не желает, и мухи не обидит…

– Бедные коты, трупы которых мы постоянно находим в оврагах, и бесчисленные покалеченные животные на этот счёт не согласились бы.

– …и он так расстроился, что поссорился с вами, – продолжила девушка, не ответив на довод Тимура, – сидит дома угрюмый, я едва смогла выведать, что произошло. Вы не обижайтесь на него…

– Я не обижаюсь, он не у меня должен просить прощения, – холодно перебил Тимур во второй раз. Но следует отметить, его голос не звучал грубо, он по-прежнему разговаривал мягко и располагал к себе.

– …он очень хотел бы подружиться с вами, честное слово! Обязательно заходите к нам в гости, поиграете вместе… Вот, за этим я к вам пришла.

На мгновение между ними возникла пауза. Я не видела лицо Тимура, но могла поклясться, что у него было знакомое мне саркастически-задумчивое выражение.

– Я вас понял. Благодарю вас за приглашение, передавайте Бабуру всего наилучшего. Хорошего вам вечера, до свидания.

Я восхищалась тем, как Тимур передал нашим друзьям суть разговора – с чувством такта, без насмешек и осуждения. Тем не менее, мы нашли ситуацию забавной и ещё долго шутили по поводу того, что Тимуру с годами придётся всё больше общаться с родителями обиженных детей.

Для меня так и осталось секретом, с каким намерением на самом деле приходила сестра Бабура, собиралась ли она так учтиво с ним разговаривать и настаивал ли на этом Бабур. Меня кольнуло то, что хоть я и была пострадавшей в той ситуации, обо мне не было речи. Я почувствовала себя жалкой и уязвимой.

Я ещё долго перебирала в голове сценку с Бабуром. Была глубокая ночь, Аскаралиевы и Умаровы разошлись по домам, у нас остался только Юра. Они с моим братом оживленно обсуждали законы физики, в которых я ничего не смыслила, я и не хотела вникать в суть их разговора, меня полностью занимали другие мысли: впервые в жизни я подвергла сомнению собственную ценность и способность процвести в будущем как личность. Я часто слышала критику в свой адрес со стороны родителей, но я не воспринимала это всерьез, поскольку их нападкам также подвергался мой брат, которого я во всём считала образцовым.

В тот день мне предоставилась возможность проанализировать, какими представали мои друзья в глазах других людей и какое впечатление производила я. Навряд ли в моей ситуации оказалась бы Сабина, не говоря уж о Мардоне: её тронуть пальцем Бабуру точно не хватило бы смелости. Я не могла даже представить, как бы Мардона отреагировала, если по стечению обстоятельств Бабур сбил бы её. Догнала бы она Бабура, опередив Тимура, и без помощи брата разобралась бы с обидчиком? И каким образом она бы заступилась за себя: было бы ей достаточно поставить Бабура на место словесно, не доводя дело до физического воздействия? Я была уверена, что в таких рассуждениях не было смысла: Мардона просто не могла оказаться в позиции жертвы. Это противоречило её существу. Казалось, весь мир оберегал её от таких нелепых происшествий. Но почему она была этим одарена, а я нет? Потому что она смогла бы в любом случае защитить себя? Или потому что она изначально представляла большую ценность для мира, чем я, и это чувствовали все вокруг?