– За то, что мужа тебе воспитали хорошего, доброго, умного. Что он любит тебя. За дочку свою. А промахи…так ведь она не твоя мать. Промахи прощает только самый близкий человек. И самый любящий. Остальные – просто пропускают мимо. Прощать ведь тоже надо учиться. Это непростое дело. Не каждому по силам… Не хочешь – не езди. А Киру потом отпускай с ним туда. Пусть будет больше у нее бабушек и теток. Больше родни – больше любви твой ребенок получит. И плохо при дочке о них не говори. Счастливее вырастет. Без злобы к людям. С чистой душой. Когда дитя растет в любви, оно и счастливее, и здоровее, и сильнее.

– Не знаю, мамочка. Я подумаю.

– Ну вот и хорошо. Вот и умница, – Полина Ивановна умела завершать трудные разговоры так, как будто они уже разрешились положительно, как она хотела.

Коля сразу решил вопрос с переводом в институт на вечернее отделение, другого пока в городе не было. Люди приехали строить город и завод уже с образованием, поэтому открыли пока вечернее отделение, чтоб рабочие со стажем и с дипломом техникумов могли продолжить учебу. И вопрос с работой решился, он устроился в один из престижных цехов. Сразу стало понятно, что есть перспектива роста, особенно когда институт будет окончен. Год авиационного института у него уже есть.

Через несколько месяцев ему предложили заменить мастера на время болезни. Потом на время отпуска. Потом совсем. «Неизвестно, складывалось ли у меня все так хорошо и быстро, останься я дома?» – думал он. Коля быстро почувствовал вкус хороших денег, в цехе платили зарплату выше, чем в целом по заводу. Купил себе два костюма: черный и бежевый, несколько пар обуви, добротное зимнее пальто с каракулевым воротником.

Клара смотрела на мужа с кислой улыбкой. Он, конечно, давал деньги ей на обновы, и ей, конечно, хотелось нарядиться, но она тратила их на дочь: игрушки, кофточки, шапочки, которых можно было и не покупать, но которые казались ей необходимыми. Потом оказывалось, что некоторые «одежки» так ни разу не надевались и оставались с этикетками. Она понимала: наряжаться ей некуда, а мужу, недавно получившему хоть и мизерную, но должность, это необходимо, положено по статусу. Городок небольшой, все на виду, вдруг скажут, что она мужу денег жалеет. Она пока занималась дочкой, ходила только на прогулки и на приемы в детскую поликлинику. Одного-двух платьев было достаточно. «Все у меня еще будет. Все впереди. Вот накоплю денег и куплю себе…» и она придумывала, что себе накупит. С подругами общалась редко. У всех были разные интересы, и замужем не были, и детей пока не имели, хоть и были эффектнее Клары. Жизнь загустела, как в стоячей воде. А с другой стороны, благодаря дочке, она и мчалась. Но развития не было. Коля приходил с работы энергичный, подтянутый, у него даже тон стал другим, быстро ужинал и бежал в институт на лекции. Она чувствовала, что их жизни совсем расходятся, как будто там, на полустанке они отправились разными путями: она на тягомотной дрезине по одному пути покатила, а он на локомотиве помчался параллельно. И локомотив было остановить просто нереально! Он все время набирал скорость, а дрезина, даже если бы пошла по его пути, догнать его уже не смогла бы. Клара это видела, чувствовала, но наблюдала за этим как бы со стороны, инертно глядя на мелькающие на скорости огни окон, на рассеивающийся, как время, дым. «Надо что-то делать…А может, и не надо…» И локомотив с каждым днем уносился еще дальше, оставляя безнадежную пропасть в тысячи километров пути.

Ноябрь баловал неожиданным теплом, мокрым снегом в лицо, холодным, но ласковым солнцем. Во дворе срочно было организовано собрание жильцов. Юрий Алексеевич пришел с него по-хорошему заведенный. Город был молодой, всего имел отроду несколько лет. Жители, приехавшие его строить, люди были разные: из Москвы, Ленинграда и их окрестностей. Отбор в него проходили строгий. Лучших выпускников институтов и техникумов приглашали в авторитетные органы и спрашивали, не хотят ли они поехать в уникальный город на уникальный завод, чтоб стать уникальным человеком. Кто-то бы отказался в такой ситуации? С дипломами институтов становились инженерами, с дипломами техникумов – техниками или пока рабочими с перспективами, мастерами в престижных цехах. Так вот, люди были разные – из городов и деревень. И бывшие сельчане стали горожанами, получили комнаты в хороших общежитиях, потом комнаты с подселением, потом отличные квартиры. Других в городе не строили. Они стали городскими жителями, но деревенских привычек не оставили. Тесть Николая родился в селе Усть – Бубка Пермского края, отец его был крестьянином и до, и после революции 1917 года, и потребность выращивать что-то и сохранять урожай в тесте была заложена на генетическом уровне и крепко сидела. Он держал сад, где все было сделано его руками: домик, небольшой – в одно окно, но с милой верандой, обвитой плющом, две теплицы, отапливаемые печкой – буржуйкой, ровными грядками, обрамленными досками. Урожай снимали и с грядок, и с теплиц, и с кустов по многу. Полина Ивановна была замечательной хозяйкой, солила, мариновала, варила овощную икру и варенье. А хранить все припасы было негде. Таких хозяев было почти две трети дома. Поэтому на собрании жильцов было решено построить за территорией двора сарайки на каждую квартиру, чтоб охотники держали собак, садоводы – овощи, любители домашней скотины – коз и кроликов. И в субботу рано утром всем домом вышли на субботник. Юрий Алексеевич с Николаем вышли тоже. Городские власти заказали хорошие доски на лесопилке, с каменоломни привезли гравий, отсыпали песок. Тесть вышел на строительство с завидным реквизитом: его чемоданчик был прародителем сегодняшних наборов инструментов. Каждая вещь на резиночке или в углублении, на своем месте. Он очень уважал рабочий инструмент. Чемодан этот – походный вариант. А дома, за неимением сеней или сарая, в ванной, на боковой стене он сделал показательный стенд, где каждой вещи – свое место.

Строили сараи за детской площадкой, за песочницей. Длинные, низкие, чуть выше человеческого роста, поделенные на несколько клетушек размером в полтора – два метра. Пятнадцать сараюшек с одной стороны, пятнадцать – с другой, чтоб сэкономить место. Работали субботу – воскресенье. Юрий Алексеевич уже прожил большую жизнь: и в продотрядах служил, и рабочим на заводе работал, и на стройке, и получил высшее образование, служил в армии, воевал с 41 по 45 годы, был политруком в части. Хоть Указ о прапорщиках и мичманах вышел только в 1972 году, но специфический прапорщицкий юмор рождался задолго до него. И сейчас только ленивый не высмеивает неуклюжесть мышления своих прапорщиков – бывших или настоящих- или военруков в школе, которые часто тоже из прапорщиков. Сочиняют про них анекдоты, ставят комичные сценки, на которые они, впрочем, и не обижаются, а смеются вместе с ребятами. И имена у прапорщиков и военруков самые русские: Иван Иваныч, Пал Палыч, Николай Николаич, Сан Саныч…Нет ни одного Альберта, Арнольда или Рудольфа.

Юрий Алексеевич достал их походного чемодана с инструментом литровку. Вытряхнул дюжину точеных металлических стаканчиков, вставленных один в другой. Он регулярно подзывал «погреться», «пропустить по маленькой» и сыпал солдатские байки.

– Да у Вас тут, Алексеич, целый боевой арсенал! Заряд!

– Патронташ! Давайте, мужики, подходим! Лизнем по махонькой! У нас старшина был – чудик. Если упал пьяный солдат в сторону КПП, молодец! Накажу, на гауптвахту посажу, но немного дам суток. А если пьяный солдат упал от КПП, то уж тут на полную катушку дам – 10 суток! Давайте, мужики, выпьем за то, что если уж упасть, то в нужном направлении!!!

Они лизали и сыпали шутками, дополняя воспоминания одно нелепее другого. Они подходили греться через каждые двадцать –тридцать минут. И к вечеру так «нализались», что работу заканчивали под песни, которые слышал весь квартал. По окончании второго дня работы каждый сосед с удовольствием приладил висячий замок на двери своей недвижимости, которая мгновенно придала каждому веса и значимости в собственных глазах.

– Иди сюда, Коля, позвал Юрий Алексеевич. – Мы с тобой изладим замок с секретом. Снаружи повесим обычный амбарный. А внутри!.. Смотри, я сверху в двери дырку просверлил. Ее и не видно с первого взгляда. Вот эти крючком, – он показал тонкий, изящный металлический длинный крюк, – просовываем в двери и цепляем отверстие в доске, которая отодвигается изнутри. Там внутри еще доска входит в скобку, так просто не открывается дверь! Даже если открыть, не зная, амбарный замок, без этого секрета не войти! Ловко придумано?

Он потом и в другом доме, в подвале сделал такие потайные замки. Ко всем лазали в подвалы, воровали картошку, другой скарб, который нужен, но в квартире держать не с руки. Но к нему в каморку забраться не могли. Никто не мог догадаться, что есть потайной замочек с задвижкой изнутри. Николай подумал, что это очень похоже на людей. С первого взгляда, вроде, понятный человек, и знаешь, как к нему подступиться. Идешь напролом, открыто, явно. И вдруг наталкиваешься на препятствие. Не поддается тебе человек, он не так открыт, как казался. Есть у него внутри что-то свое, сокровенное, что не можешь разгадать, своя секретная задвижка, и просто так в душу не влезешь – здесь нужен ключик потоньше и поизящней. Есть такие удивительные люди со своим потайным замком…