Зов Юкона
вернуться

Сервис Роберт В.
Шрифт:
II
Человек из Эльдорадо и умылся, и поел, Повстречался с парой алчущих друзей,Часть песка решил потратить – чтобы вечер пролетел, О стальное спрятал – чай, не ротозей.У него в глазах сиянье, и рассказ несется вскачь, Радость в сердце и бутылка на столе;Неказист, одет в лохмотья, но сегодня он – богач, О сегодня – самый главный на земле!Говорит он: «Мне, ребята, Север больше ни к чему, Хоть я думал, что останусь тут навек.Но сумел, сумел пробиться я к богатству своему — И теперь пошлю к чертям проклятый снег.Я отправлюсь в край чудесный, в Божью, дивную страну, Я куплю себе земли, построю дом,Заведу себе хозяйство, и найду себе жену, И детей десяток мы произведём».Все его превозносили, возле бара встали в ряд, Троекратно пожелали долгих лет;Он дымил сигарой толстой, весел был и очень рад Предсказаньям денег, счастья и побед.И за дом, и за супругу – громких тостов череда, За детей, и вновь – за будущую мать;Человек из Эльдорадо притомился – и тогда Уложили его на пол подремать.
III
Человек из Эльдорадо только начал путь большой, К чумовому опьянению разбег.На душе у парня похоть, золотишко – за душой; Танцевал он с местной девкой Маклак Мэг.Словно фея, белокура, словно ягодка, нежна, Славно парня вокруг пальца обведет;И речами музыкальна, и фигуркою ладна, А в улыбке – только сахар, только мёд.Лихорадка этих танцев! Этот блеск и этот шик, Всё кружится, пол качается слегка!И мелодии, и вина, и объятий чудный миг, И она – так одуряющее близка!Маклак Мэг с мадонной схожа, он же – грязен, измождён, Но она, ему даря любовь свою,И ласкает, и целует! И уже поверил он, Что участок застолбил себе в раю.Вот пришла пора тустепа: как пленителен напев! Ритмы дивные – заманят и глухих!Блеск, безумие, брильянты, изобилье дивных дев, И – бродяга в мокасинах среди них:Вот кто платит за веселье, за спиртное, за жратву; Все слетелись, как стервятники, к нему…Но когда конец настанет и песку, и удальству — Парня выгонят на холод, в грязь и тьму.Человек из Эльдорадо славно день проводит свой; И за ним – заветной пыли жёлтый след;Он сдержать себя не может, он сегодня как шальной, И управы на его безумье нет.Слово сказано – так, значит, как огонь, оно летит, И – глядите – все друзья ему теперь:Кавалеры – негодяи, дамы, что забыли стыд, — Те, что вышвырнут потом его за дверь.
IV
Человек из Эльдорадо пир затеял до утра; Пусть танцуют все, пусть будут все пьяны:Денди местного разлива, банкометы, шулера, Перекупщики, лентяи, хвастуны,Размалёванные дамы с ненасытным блеском глаз — Нет, Клондайк еще такого не видал!Маклак Мэг сказала: «Выпьем за того, кто поит нас, За того, кто так удачлив и удал!»«Удалец» ответить хочет, поднимается с трудом — И мелькают, как в тумане, перед нимТравы сказочного Юга, напоённые дождём, Степь зелёная под небом голубым.Понял он, что не увидит этих трав и этих нив (А вокруг и шум, и гам, и круговерть),И, зловонное дыханье подлой жизни ощутив, Он становится суровым, словно смерть.Он встает (и сразу – тихо), говорит: «Мои друзья, В свой карман впустил я ваши руки сам,Я кормил вас в этот вечер, и поил вас тоже я; Что осталось? – лишь послать проклятье вам.Да, конец моим надеждам – что ж, я сам тому виной; Я растратил состояние свое.Вы доставили мне радость тем, что были здесь со мной, — Вам дарю я это, шлюхи и ворье!»И остатки состоянья, что хранил еще в мешке, Он швырнул с размаху – на пол, на столы;Словно зёрна, разлетелись самородки в кабаке, Жёлтой пылью засияли все углы.Гости замерли… Но тут же вся собравшаяся дрянь С криком бросилась за золотом под стол;Все дрались, как будто звери, и неслась по залу брань… А «счастливчик» хлопнул дверью и ушел.
V
Человек из Эльдорадо отыскался тем же днём — Труп лежал от кабака невдалеке;Весь покрыт замёрзшей грязью, куртка драная на нём, «Кольт» в руке и дырка лишняя в башке.А глаза остекленело ввысь глядели – оттого, Что в ледышку превратил его мороз,И оплакал горемыку друг единственный его — О тощавший и паршивый рыжий пёс.Перевод С. Шоргина

Мои друзья

Убийца – тот, что повыше лежит, а тот, что ниже – вор;На койке между ними я, не рассказать, как хвор;Лежу пластом – болезнь и боль из всех сочатся пор.Мороз разукрасил ноги мои, что всеми цветами цветут;Скудная глина висит на костях, ткни пальцем – и капут;А десны – черное гнилье – с зубов потихоньку ползут.Уверен был – пришел мой черед; никак не мог понять,Что ж не сбегут они, меня оставив умирать,Иль не отравят, в конце концов, – ведь труп, ни дать, ни взять.Но нет; варили хвойный чай, и нянчили, как дитя;Убийца язвы мои обмывал и толковал, шутя;И вор голодал, чтоб мне сберечь еще кусок ломтя.Злодеи оба: я слыхал в ночном полумраке не раз —О прежних делах своих вспоминал убийца без прикрас,И вор о тех, кого сгубил, унылый вел рассказ.Я горький тот не забуду рассвет, его серый оскал кривой,Когда в шкуры зверья завернули меня, на сани взяв с собой,За сотню верст, на ближайший пост, зимней дорогой глухой.Не забыть, как они пробивали путь, этот сдавленный внутренний стон;И под снегоступами наста хруст, когда ломался он;Не хватало дыханья, и сердце мое рвалось толчками вон.И много раз я почти умирал, пробуждаясь к жизни едва;Над пустыней солнце катилось в огне, слепила небес синева,И слезы текли и глаза мои жгли, по щекам оставляя два шва.На ночевку вставали, лишенные сил, когда, съежившись, день угасал;И – о, эта сладость покоя! – и как, рассвета страшась, я дрожал;И как на измученных этих людей я утром зол бывал.Как я молил дать покой, покой: саван-снег – он ведь мягок так;Как я плакал и тех, что тащили меня, рыдая клял, как собак;Но тянули вперед, хоть мучительный гнет горбил спины и сковывал шаг.А дальше – один горячечный бред, и только б избавиться мнеОт безжалостных двух, что никак не дадут позабыться в последнем сне;Очнулся – конной полиции пост, и слепящей конец белизне.И вот – мой друг убийца здесь, и друг мой вор – тоже тут:В наручниках оба, злоба в глазах, хорошего не ждут;Но на Страшном Суде о них резюме пусть мне подготовить дадут.Перевод Е. Кистеровой

Старатель

Забрёл я на Бонанзу, подумал: погляжуОдним глазком на старый свой отвод.С тех давних пор я многое по памяти твержу,И всех ребят я помню, весь народ.Все ребята разорились, и у всех карман худой,Едва ли кто имеет горсть монет;И я – старатель старый, тощий, битый и седой,Залез в долги – а прибыли и нет.Забрёл я на Бонанзу: там хижины пусты,Всё та же с неба пялится луна,И вехи, мною вбитые, торчат из мерзлоты,Безлюдно, бесприютно, тишина.Мы пыхтели на отвалах – кто с лотком, а кто с киркой,И дурели, и спивались от тоски;Чудо-драга паровая возвышалась над рекой,Берег с отмелью курочила в куски.Она в грязи барахталась, метала валуны,И хрюкала, как тысяча свиней;Жрала и камни, и песок; и меркнул свет луныВ сияньи электрических огней;В утробу ненасытную пихая по пять тонн,Казалась жутким чудищем она;Ей двое управляли; глядел я, потрясён,И думал: «Златокоп, тебе хана!»Покрывал хибару дёрном, щели мохом конопатил —А теперь она просела на углы;И лебёдка заржавела, и лоток мой огорбател,И в шурфах – по край водищи и золы.Закончилось сраженье, и тишина вокруг,Отвод сменил владельца – он не твой;Но что же делать с теми, кто вовек не сложит рук,С помешанной на золоте братвой?Всему учились на ходу: как россыпи искать,Как приторочить за седлом вьюки;Давно привыкли на горбу добро своё таскатьРазбойники лопаты и кирки.На плоскогорьях юга и в северной глуши —Едино племя и едина рать;Им нет нужды, им нет беды; закон один – спешиНа золото в орлянку поиграть.Намыть случится первый раз крупицу золотца —Уставишься, не отрывая взгляд;Не сможешь уберечься, и двинешь до конца,За золотом попрёшься даже в ад.И в голоде, и в холоде, в здоровье и в беде,Один, как перст, и следом за толпой —Услышав шёпот: «Золото!», ты встрепенёшься: «Где?!»,И снова вдаль – заветною тропой.Коль десяток унций за день разом я намыть смогу —Не припрячу и в заначку не свезу;Всё пропью, на баб потрачу; а недуг согнёт в дугу —Я назад на свой участок приползу;Усталый, отупевший, с перепою чуть дыша,В свою хибару я забьюсь в бреду;В землице – миллионы, а в кармане – ни гроша;Но злато – здесь, ужо его найду!Мечтаю преуспеть я; стремлюсь накороткеСо смертью поиграть в глуши лесной;Была минута торжества – сверкнул в моём лоткеКусище аж с кулак величиной.Мечтанье безрассудное – оно благовестит,Страданием и голодом маня;Надеждой сердце полнит, как золото блестит,И в прошлое влечёт оно меня.Наверно, я свихнулся; а вы – в уме вполне?Заметна эта разница с трудом.Страстишка золото искать – сидит она во мне;Мне золото – любовь, семья и дом.И я найду его, найду; предчувствие не врёт,Я вижу, мне подсказывает рок:Опять рычащая толпа на поиски попрёт —В былое, вдоль истоптанных дорог.За горными хребтами, что вгрызаются в лазурь —Зловещий край, не всем он по плечу;Там скрыты горы золота; быть может, это дурь —Но вновь удачи попытать хочу.К чему обетованья, коль останусь не у дел?В краю, что беспощаден, лют и груб,За дальними пределами последний есть предел —Там ляжет мой окоченелый труп.Лягу я не на погосте – место вам укажут кости,Заржавелые лопата и лоток;А участок тот богатый – золото греби лопатой, —Отведёт мне сам Господь Всевышний Бог.Перевод А. Кроткова

Черная овца

«Аристократические бездельники в Канаде часто находят себе применение в рядах Королевской Северо-западной конной полиции». (Цитата)

Внимайте овце, родившей его: «Природы чудной курбет!На шкуре из братьев ни у кого И пятнышка даже нет.»Внимайте баранам и валухам, Внимайте их старикам:«Хоть мой, хоть песочь – он чёрен как ночь, И стыд для стада, и срам».Колю дрова позади казарм, насуплен я и небрит;«Позор для полиции это, сэр», и друг меня сторожит;Мне так полгода пахать еще, но не откину копыт.«Полгода тюрьмы и уволен, сэр». Ну разве это не вздор?Всему виною спиртной закон, красотки туземной взор —Индейцу бравому я стакан налил – и весь разговор.По крайней мере писали так в газете, коли не врут,Я только помню, что поддавал – а после, друзья, капут:Больным очухался на губе, и тут потащили в суд.Судья сказал «Ты виновен» мне, а я промолчал в ответ;В тот вечер я хорошо гульнул, и был я изрядно вдет,А коли не помню я ничего – ну как тут ответишь «нет»?Но точно знаю, что это Граббл из местного патруля.Он в Итоне мне шестерил, причем его не пиявил я!Мне пьяный потлач устроил он, и вышла кругом петля.Уж я намастрячился в колке дров за столько позорных дней;А вон офицера жена идет, и взгляд надменный у ней —Племяннику графа снести его, пожалуй, всего трудней.А бедная матушка где-то там печально в окно глядит,По-прежнему любит она меня, не помня зла и обид.(Но тучный теленок, что дома ждет, наверное, подгорит.)И я однажды вернусь назад, в наш деревенский рай;Буду с барышней танцевать, протягивать дамам чай.Неважно, где был я, что повидал. Помни, да не болтай.И будут гордиться моя родня и край, где я жил и рос;Но разве исправят они меня? Нелепый, смешной вопрос —Снова уляжется в грязь свинья, вернется к блевоте пес.Кору удовольствий случалось грызть, и горькой была еда;Стоял против ада и муки, но держался в игре всегда;Я знал мгновения скорби, я знавал времена стыда.Все в прошлом: если сломался ты, натуре починки нет.Еще найдется, что промотать, пока не упал в кювет.И если к дьяволу этот путь, на беды – один ответ.Пропел вечерний рожок во тьме, товарищи встали в строй.Дежурные с кухни несут жратву и голосят вразнобой.(Помоюсь я в тюремной бадье и пол подмету метлой.)Я лягу в камере на тюфяк, не слушая крик и блажьМоих приятелей, что сейчас пьют из солдатских чашПод старый раздолбанный граммофон, гнусавящий «Патронташ».И смутно мне кажется, что дрова пихаю я в штабеляИз-за того, что с виски меня подставил подлянки дляГраббл, эта тупая скотина Граббл из местного патруля.Перевод Ю. Лукача

Телеграфист

Морду я год не мыл.Волосы не продрать.В доме я насвинил —Некому убирать.Скалы вокруг торчат.Лес напускает тьму.Господи, что за ад —Вечно быть одному!Будто в ограду бык,Словно свинья в закут…Чувствую: я привыкЖить в одиночку тут.В этом гиблом краюЛенью зарос, иссох.В печку дрова сую.Мыслей скрипит песок.Я уже одурел,Счет подбивать усталБабам – не поимел,Деньгам – не промотал,Дракам – не затевал,Барам – не заходил,Пиву, что не пивал(Вкус его я забыл).Дни – водой в решето.Хуже нету возни.Обматерить – и тоНекого, черт возьми!Душу мрак затянул.Равно страшат меняАнгельских гласов гул,Дьявола пятерня.Шепчутся провода.Бледен, как звездный свет,Шепот плывет сюда,В мир, которого нет.Тени слов говорят,Жизней тени шуршат,То надеждой горят,То от страха дрожат.Сам толкую с собой —Худо дело, боюсь.(Снег – покров гробовой).Кажется, я свихнусь.Плотная тишинаДавит, грызет и ест.Как же она сильна!Чокнусь в один присест.Дела нету рукам.Сна ни в одном глазу.Синь ползет по щекам.В драку бы, как в грозу!

Конец ознакомительного фрагмента.