– А что происходило между бабушкой и звонком в 12.27. События же уже восстановили на данный момент.

– Где-то в 9.30, судя по камерам, она сидит в школе, что-то пишет. Потом выходит в коридор, о чем-то говорит с одноклассником, поднимается по лестнице на третий этаж. Идет по коридору. Три мальчика идут за ней. Элина подходит к окну. Поправляет гольфик. Когда к ней подходят мальчики, она прыгает.

Потом директор попросила одного мальчика ее поднять в свой кабинет. Ее положили на диван в директорском кабинете. Потом она всех выгнала, оставила только Элину и завуча. Потом пришла психолог. По ее словам, она просила вызвать скорую, а директор на нее накричала, сказала, не надо никого вызывать и вообще вмешиваться, вытолкнула психолога из кабинета. Потом позвали медсестру. Она измерила давление, давление падало, медсестра тоже сказала, что надо вызывать скорую. Директор и ей запретила, сказала, что сама вызовет. Медсестра рассказывала, что минут через двадцать опять пришла. Зашла в кабинет, увидела, что скорой до сих пор нет. Она снова измерила давление, оно продолжало падать. Директор сказала, что скорая вызвана. На самом деле никто скорую не вызывал. В общем, два часа в кабинет никого не пускали, что происходило в кабинете, мы не знаем до сих пор.

Потом директор позвонила в министерство образования, но сказала, что с ребенком все хорошо, что она таблеток наглоталась, отравилась. Ее попросили звонить каждые десять минут и докладывать состояние Элины. Она звонила каждые десять минут. Но речь все время шла об отравлении. В итоге директор позвонила Халиде Байрамовой, это председатель комиссии по делам несовершеннолетних. Через тридцать минут она была уже в школе. И вот она уже вызвала скорую. Скорая приехала через четыре минуты. Дальше Элину забрали на скорой. Есть видео, скорее всего они сняты как раз Халидой, где Элину спрашивают, какая обстановка в школе, как класс, как директор, а Элина с большим трудом отвечает: «Директор мне ничего плохого не сделала, но там дети…»

После уезда скорой позвонили мне. Я приехала, ребенка в школе уже не было. Там собралась милиция, какие-то непонятные люди, мне совали какие-то бумажки, ручку, что-то просили подписывать, задавали какие-то вопросы. Я, честно говоря, не помню, что они спрашивали. Из школы я поехала в больницу.

– Как я понимаю, больница – это отдельная история и была допущена куча врачебных ошибок. Что происходило там? Видели ли вы Элину пере смертью?

– Отец Элины был уже там. Мы поднялись в реанимационное отделение. Нас туда не пустили. Потом приехала Халида Байрамова. Она была удивлена, что нас не пускают к ребенку. Она сказала мне идти с ней. Мы поднялись. Потом она с врачом зашла вовнутрь. Дверь закрыли, мы опять остались за дверью. Потом они вышли. Халида сказала, что с ребенком все хорошо, ничего серьезного нет, только трещина на бедренной кости. Так и сказала: «Слава Богу, пронесло». Еще сказала ждать, и что нас в итоге пустят. Мы до шести там были, ждали, но никто нас не пустил. А дальше нам надо было уже ехать в отделение полиции. После восьми вечера отец Элины звонил в больницу, но нам сказали не приезжать, так как все равно не пустят.

На следующий день, это уже 5 апреля, отец Элины мне позвонил. Сказал, что говорил с главврачом, и что ехать в больницу не надо, в реанимацию все равно не пустят, а 6 апреля Элину переведут в палату, вот тогда к ней можно будет приехать. Но еще мне позвонил следователь, сказал, что можно приехать, так как он договорился, чтобы меня пустили. Я поехала в больницу. Увидела, что в реанимационном отделении, в коридоре сидела классная руководительница, мама одноклассника Элины. Я стала ругаться, что посторонние люди тут сидят, а меня не пускают. Потом пришел врач. Я начала ссылаться на следователя, который мне звонил и сказал, что я могу прийти к ребенку. В общем с горем пополам я зашла к дочери. Мне дали одну минуту. За мной зашла медсестра. Я посмотрела на ребенка. Элина была никакая. Стояла система. Глаза закрыты. Слегка издавала какие-то звуки от боли. Я взяла ее руку, но Элина не реагировала на меня. Меня быстро вытолкнули из комнаты.

Я начала звонить отцу ребенка. Сказала ему, что с Элиной что-то не так, что ее надо переводить в травматологический центр. Через какое-то время он мне перезвонил. Сказал, что поговорил с главврачом, тот его уверил, что у Элины все хорошо и завтра ее переводят в палату. Потом еще он звонил врачу в ночной смене, тот тоже успокоил, что у Элины все отлично, ее проверили, она поела кашу.

А утром какой-то парень мне написал по WhatsApp, что нужна кровь для Элины, и спросил, куда подъехать. Я даже не знаю, кто это был. Я удивилась, позвонила снова отцу Элины, сказала, спроси врача, что за кровь такая, про которую мы ничего не знаем. Через пять минут отец Элины мне перезвонил, сказал срочно ехать в больницу, так как ребенок в критическом состоянии. Мы с мужем сорвались в больницу. Вышел врач. Разрешил зайти к Элине. Я зашла к Элине, она была без сознания, аппарат был подключен. Потом побежала в кабинет врача, спросила, что случилось. Он сказал, что ночью сердце остановилось, но ее привели в себя. Я спросила, когда у нее будет стабильное состояние. Он сказал: «Я не знаю, сидите внизу ждите». Приехали мои сестры, мама.

Мы какое-то время сидели внизу, потом поднялись снова в реанимационное отделение. Там мне сказали, что ребенок скончался. Я окаменела. Не поняла. Не поверила. Я зашла в комнату. Элина теплая, аппараты все на месте. Я побежала в другой корпус, искать главного врача. Нашли лечащего врача и хирурга. Те начали отнекиваться: «Я не ее лечащий врач», «Я не ее хирург». Мы снова вернулись в корпус, где лежала Элина, поднялись в реанимационное отделение. В лифте я столкнулась с отцом Элины. Он мне сказал, что Элина умерла. Мы с ним поднялись наверх. Я все не верила никак. Он мне показал, что аппарат есть, но он к Элине не подключен. Все начали бегать, кричать. Потом приехали, забрали Элину в морг. Дальше я ничего не помню.

– Кто-то понес наказание?

– Нет. Суд был. Только над директором. Врачей оттуда полностью исключили. Директору дали два года и два месяца домашнего ареста. Но это такой арест… Она может выходить из дома, но с 23.00 до 6.00 должна быть дома. Сейчас мы ждем Верховного суда, но уверены, что ничего не добьемся, особенно по врачам, поэтому мы просто ждем, что пройдем здесь все стадии и дальше пойдем в Европейский суд.

– Вы сказали, что телефон Элины вернули очищенный, тетрадка с «сохраненками» была не полная. А кто-то пытался узнать, о чем она писала друзьям в их телефонах?

– Да, следователи брали телефоны, но не у всех. Кто хотел, тот дал телефон, кто не хотел, тот не дал. Расследование велось не охотно.

– А вы сами смотрели телефоны подруг, мальчиков?

– Нет.

– А социальные сети?

– У нее был только Instagram. Там была переписка от 2 апреля, где Элина писала подруге, что с ней хочет помириться Зулейха, это девочка, которой парень запрещал с Элиной общаться. И Элина пишет, что не хочет мириться, так как она ее три раза уже подставляла. В этой переписке она вспоминает: «Я из-за этого Тимурхана итак чуть не выпала из окна».