Само собой, после каждого случая мы общались с учителем, чтобы понять, как все было ее глазами, а не глазами ребенка. Все случаи подтвердились, хотя Марьиванна при этом постоянно повторяла, что Вовочка где-то внутри очень добрый, все будет хорошо, она усилит контроль. Тут же сообщалось, что она и сама уже от всей этой ситуации устала, а вы думаете легко постоянно стоять над одним ребенком весь год? Надо сказать, что с 1 сентября у Вовочки в классе было организовано отдельное место при Марьиванне, в переменах она с ним. Призналась также, что дали ей Вовочку именно потому, что у нее имеется диплом тьютера. Важно отметить, что ни в одном из этих общений мне или моему мужу не было сказано, что не надо больше звонить или писать. Да и странно бы это прозвучало – у учителя в классе явная проблема вокруг нашего ребенка, она ее признает нам в лицо, никак она не может избежать общения с нами. Мы пытались, несмотря на протест Марьиванны, общаться с мамой. Общение результата не давало и сводилось к реакции это-все-ваши-фантазии-мой-ребенок-ничего-подобного-не-делает. Мама упомянула, однако, что ей весь год звонят чужие родители, вызывают к учителю, и даже несколько раз какие-то папы караулили Вовочку, чтобы отчитать (ребенка жаль, однако не это ли доказывало, что фантазий нет?).

Как бы то ни было, в итоге мы вздохнули с облегчением. Было три счастливых дня, когда Вовочка ребенка не трогал, Марьиванна постоянно была рядом, контроль действительно усилился. Мы успокоились и начали ждать лета, понимая, что за время каникул что-то изменится, а в сентябре либо Вовочка фокус агрессии куда-то сместит, либо, если нет, контроль будет продолжаться (теперь-то, с письмом по-другому быть не может).

Где же про большинство, поддерживающих травлю, спросите вы. А вот это началось в том же мае, но чуть позже, как раз, когда все наши переживания уже улеглись. Ведь мы по всем правилам должны были еще ответ от администрации получить. И вот тут, причины остаются тайной, то ли это был такой ход, чтобы ответа не писать и надавить на нас письмо отозвать, то ли это просто такой необъяснимый псих учительницы, которая оказалась между двух огней – и Вовочку тянуть надо, и возмущенные родители безопасности требуют. В общем дальше обычная здравая логика уже не работает. Начался Кафка.

На последней неделе перед каникулами отменили обещанное совещание по итогам года. Причины были очевидны. Страх, что начнем обсуждать ситуацию с Вовочкой при всех. Хотя лично я и Марьиванне и Розе Марковне обещала, что осознаю, что это не этично и надеюсь на решение локальное. Уверена, никто из других подписавшихся также не стал бы. За пару дней до каникул выяснилось, что родители, не вошедшие в число подписавших, пишут некое еще одно письмо. Очень быстро проявилась лидер группировки, назовем эту группировку «Второе письмо», которая в истеричном тоне начала обзванивать каждого из группировки «Первое письмо», обвинять в том, что учитель на грани срыва и собирается увольняться. Я не стала ждать звонка. Вышла на защитницу угнетенного педагога сама. К этому моменту я уже знала, что второе письмо представляет собой благодарность Марьиванне. Говорю, тоже хочу подписать, а где взять? На меня был вылит ушат грязи и помоев. Я услышала, что подписывать я не имею права, так как я одна из главных мучителей, ибо звоню и пишу учителю вместе с мужем каждый день! Что учитель с нашей семьей разговаривать больше не будет и вообще не хочет с нами иметь дела, так как мы ее терроризируем, лезем в учебный процесс и учим как жить. Из-за всего этого она на грани, не может работать с другими детьми и хочет уволиться. Далее была бессвязная череда советов нам самим поработать с дитем и вообще с ним хоть иногда общаться, сводить к психологам, так как весь класс теперь все знает о нашем сыне, у него нет друзей и он не может налаживать контакты, занимает позицию жертвы и много-много других экскрементов про недоделанного ребенка и его никудышных карьеристов-родителей.

Как же так получилось, спросите вы? Очень просто. У стен есть уши, и оставались сочувствующие мне родители. Они мне и рассказали про тайную вечерю, на которые нашу семью никто не приглашал. Марьиванна нашла несколько особо лояльных жилеток, в которые поплакала о том, как ее мучают и объявила (почему-то только им) о своем уходе. Никакого заявления об увольнении при этом не последовало. Во всех проблемах обвинила меня с мужем и еще одну девушку, периодически не соглашающуюся с методами, применяемыми к ее ребенку. Девушку зовут Оксана, и ее история в этой книге тоже есть. На той же встрече с избранными была дана нелицеприятная характеристика нашего ребенка как будто бы на основе выводов психолога (хотя еще за неделю до события ребенок был неординарной личностью, контактным, с кучей друзей, и таких бы детей в классе еще двадцать пять, а не одного). В общем отомстила за все сразу. Опечаленные родители пошли к Розе Марковне. Та отчиталась, что, между прочим, беседы с некоторыми родителями провели. И выяснилось, что проблемы у одного единственного ребенка, у Ярослава. А значит, и виноват в этом сам Ярослав и его нервные родители. И кроме того, в классе есть дети-провокаторы, которых вообще не стоит брать в расчет. Так родилась идея письма-поддержки безвременно увольняющегося учителя.

Это второе письмо в итоге я подписала, хотя со мной почти дрались, чтобы не дать мне его в руки. По тексту оно имело ноль отношения к письму первому, рассказывало о том, как трудится Марьиванна во благо наших детей (с чем я тогда еще была согласна). Потом еще дня два защитница угнетенных педагогов все в том же поучительном тоне звонила мне и вопрошала, зачем я подписала письмо, если я такая ……, и вообще не пойти ли нам в частную школу, раз все не нравится (что не нравится? уже все начинало снова нравиться). Дальше пошла стандартная грызня в чате из серии политических диванных войн, где было совершенно бессмысленно рассказывать, как выглядела хронология событий, что про выгнать особенного мальчика речь не шла, что учителя никто не третировал, а всего лишь три раза пообщались, и что никто не сомневался в ее профессионализме. Нас с мужем не слышали. На этот момент уже весь класс был обзвонен, настроен и обработан. Из десяти подписавших первое письмо только четверо остались при своих убеждениях, несколько человек (видимо не выдержали прессинга) побежали каяться учителю (в чем?), и рассказали, как именно я ввела их в заблуждение и силой ораторского искусства убедила подписать. Напомню, ни идея собрания у школьного двора, ни идея первого письма мне не принадлежали. Во всей этой истории единственное, о чем, я жалею до сих пор, это участие в дискуссиях в этом «Ешкином» чате. Если нецензурное общение вообще можно назвать дискуссией. Никогда, никогда родителям, которые в меньшинстве, нельзя вообще как-либо реагировать на нападки в чате. Либо очно, глаза в глаза, либо никак.

В итоге, что мы имели? Имели историю, изначально известную всего нескольким родителям, вышедшею, благодаря директрисе и манипуляции учителя, на весь класс с нелицеприятными обсуждениями. Имели расколотый класс. Имели четыре человека, убежденных, что в письме первом ничего страшного не было. Тем более, кстати, что в итоге Роза Марковна написала-таки ответ, в котором проблемы не отрицались, было сказано, что ребенок направлен на психологическую работу и медикаментозную поддержку, что с родителями дополнительно поработали, из продленки абьюзера убрали, в общем, отреагировали, отработали. Однако это было уже всем безразлично. Мы также имели двадцать два разъярённых человека, орущих до хрипоты забирайте-своих-детей-на-домашнее-обучение, наш-вот-тоже-с-Вовочкой-дрался-а-теперь-нет, решайте-конфликты-локально (а так и хотели, учитель сама направила к администрации), нечего-высовываться-всех-все-устраивает, это-вас-в-ваших-Омериках-так-учили-а-мы-тут-Совок, уйдет-Марьиванна-дадут-училку-хуже, ату-их-ату!!! Никого, НИКОГО из двадцати двух настроенных против нашей семьи человек не возмутил факт образования Марьиванной коалиции по борьбе с теми, кто посмел иметь мнение, факт того, что директриса была не в курсе про планы по увольнению и это была неприкрытая манипуляция, факт вранья про террор, устроенный нами, ну и главное, факт обсуждения чужих детей с чужими родителями. На это тоже звучали советы в стиле не-нравится-валите-в свои-заграницы и отстаньте-от-несчастной-учительницы.

Я решила посчитать, сколько это двадцать два от двадцати шести. А это ж восемьдеся пять процентов, ну то есть еще немного осталось, еще одного сильно группой риска припугнуть, и будет восемьдесят шесть! Так-то вот! Всех все устраивает. А вы валите! В тот момент как раз восемьдесят шесть процентов в нашей стране тоже всем были довольны. Интересная параллель. Я поняла, что что-то доказывать бесполезно. Однако написала директору младшего блока электронное письмо, что меня данная ситуация, где все перевернули с ног на голову, и многое переврали, не устраивает. В первую очередь потому, что все эти недовольные двадцать два родителя ведь теперь придут домой и настроят своих детей против Ярослава. И если в первом классе мы имели одного абьюзера и коллектив тех, кто сочувствует, но боится защитить, то во втором классе мы будем иметь уже коллективную травлю. Я просила о встрече на троих с директором и с учительницей, так как после слез на груди у лояльных родителей, учительница очень много всем сказала о нас, но ни разу не пообщалась с нами. Ответа не последовало. Тогда муж пошел поговорить по-мужски с директором всего образовательного центра. Тот долго слушать не стал, признался, что младшая школа представляет собой серпентарий, и он ей занимается мало, так как рейтинги делает средняя и старшая школа. Но дал слово, что со всеми разберется, и с сентября наш сын будет себя чувствовать комфортно.

В июле во время каникул мы попали на день рождения одного из тех немногих мальчиков, которые дружили с Ярославом. Абьюзер был там. Я не стала присутствовать на квесте, понадеялась, что там все так регламентировано и расписано по времени, что на издевательства не должно хватить сил. А на чаепитие я пришла. Первое, что я увидела, был стол, накрытый сладостями и чаем примерно на десять детей. Рядом стол для родителей. Там я и присела. Мама именинника, очень чуткая женщина, все понимала – Ярослав сидел на другом конце от абьюзера. Абьюзер делал из бумажек и фантиков комочки, склеивал их собственной слюной и через весь стол кидал в Ярослава. Продлилось это недолго, минуты три. Быстро подбежала мама именинника, сделала замечание. Стоило ей отойти, бумажки снова полетели в Ярослава. Тут к абьюзеру подошла его собственная мама и подсела рядом, пунцовая, надеюсь, от стыда. Мы посидели за столом еще мину пять для приличия и ушли.