А вокруг — свобода.

На минуту Глеб забыл даже о том, зачем ему нужен дракон; однажды его мир замкнулся на инвалидном кресле, но вместо кресла у него сейчас было небо.

Высота менялась с помощью ручки на гурте — об этом сказал Баюн (а Баюну — сам дракон): тянешь ручку — и дракон поднимается, перестаёшь тянуть — летит ровно. Чтобы снизиться, надо рукой нажать дракону на спину. Для поворота Глеб тянул ручку влево или вправо (и заодно кричал, куда повернуть: во-первых, на всякий случай, во-вторых, из-за бурливших эмоций). Глеб искренне надеялся, что для спиритуса он не тяжёлый: сорок килограммов костей и мяса, как сказала бы тётя… Впрочем, дракону и Майк Тайсон тяжёлым бы не показался.

Уход в пике, крутой вираж. Глеб не чувствовал ни холода, ни даже страха. Под ним уже темнели жилые кварталы, по петлявшей дороге — она, кстати, вела к штабу — проносились машины. Дорога-то Глеба и отрезвила: сразу вспомнилась Дея, и эйфория прошла.

— Коичи, возвращаемся! — крикнул Глеб.

Спиритус развернулся и устремился вниз. Приземлился он там же, где и взлетал — это было видно по примятой траве. Глеба такая точность восхитила.

Ёкаи обступили их, галдя наперебой. Тэнгу обратился к Глебу от имени своих собратьев:

— Они считают, что вы отлично держитесь на драконе.

Глеб смутился, хотя слова духа ему были приятны.

— Это всё благодаря седлу…

Ёкаи расступились, пропуская вперёд госпожу Сайто.

— Коичи проникся чистотой твоих помыслов, — сказала она. — Хоть он и не твой фамильяр, ладите вы превосходно… как будто сто лет вместе летали!

Баюн подошёл к ним и стал вороном, ёкаи снова подались назад. Дракон заурчал, опять готовясь к полёту.

Глеб глянул в небо — пора воплощать его идею в жизнь.

Поддавшись эмоциям, он поклонился; конечно, кланяются стоя, но Глеб по понятной причине встать не мог.

Ёкаи поклонились в ответ — те, кто был на это способен. Госпожа Сайто взглянула на тэнгу:

— Горо, ты знаешь, что делать, — она посмотрела на Глеба. — Удачи.

— Спасибо… — прошептал Глеб и крикнул: — Коичи, взлетаем!

Спиритус вновь взмыл над лугом.

Жмурясь от ветра, Глеб думал о своём плане.

Этот план вовлекал не только дракона, но и тэнгу с госпожой Сайто: без их участия было не обойтись. Глеб понимал, что просит их о многом и чувствовал себя наглецом — но совесть в себе заглушил: чтобы спасти Дею, можно и обнаглеть.

Минут через пять, когда Коичи пролетел над доброй половиной Близбора, Глеб всё-таки ощутил холод.

Госпожа Сайто дала ему куртку (размера на три больше, чем следовало), но от ветра она не спасала. К тому же затекали плечи. Сидеть было неудобно, и Глеб удивлялся, что не чувствовал этого раньше… В общем, полёт его уже не радовал.

Однако худшим было то, что летевший рядом Баюн вспомнил про свой поэтический дар.

Он обещал не читать стихов два дня, которые уже прошли — и теперь взялся за старое. Начал дух с четверостиший: сначала была «Песнь людоеда», потом «Истории с кладбища», и наконец, «Кубок хрустальный, наполненный кровью твоей». Последнее творение, как признался Баюн, было частью поэмы о любви вампира к совсем юной девушке. Финал был трагичным: вампир улёгся в гроб на пятьсот лет, а что стало с девушкой, Глеб и спрашивать не стал — ему хватило названия…

Баюн то и дело рисовался, проделывая «бочку» или «мёртвую петлю». После очередного трюка он поравнялся с драконом:

— Ты не поверишь — только что я сочинил новый стих!

— Я верю, — отозвался Глеб, — верю на слово, так что помолчи… Хватит с меня твоих вампирских историй!

— Это не про вампиров…

— Значит, про людоедов!

— И не про людоедов! Это про человека, влюблённого в свою профессию!

Глеб удивился, а Баюн вдохновенно начал:

Пускай живых я не лечу, но всё же не жалею:

В конце концов, и мертвецам потребен наш уход.

Скальпель в руке моей блестит, халат на мне белеет,

В мертвецкой на столе меня покойник ждёт.

Буду пилить и вырезать…

— Хватит! Надоело!!! — Глеб нажал на спину Коичи, чтобы тот снизился. Видимо, творчество Баюна и дракону пришлось не по нраву, поскольку вниз он устремился с нездоровым энтузиазмом.

Светила луна, звёзды сверкали, как крошки льда. Внизу темнел лес, справа блестело море. Где-то ухал филин, — а может, и не филин вовсе: после знакомства со спиритусами Глеб сомневался, что лишь филин в лесу может ухать.

На время он забыл о Баюне и стал разбирать в уме свой план, — а состоял этот план в следующем.

В «Абордажном крюке» в шесть утра появится тэнгу и скажет, что ищет девочку — дочь того, кому он служит фамильяром. Описание совпадёт с внешностью незнакомки, чья заколка лежала в кармане Глеба. Затем тэнгу уйдёт — разумеется, ни с чем: в гостинице не выдадут постояльцев духу, если тот не представляет законодержцев или СБАЗ.

А дальше придётся уповать на удачу.

Девчонке наверняка скажут о визите тэнгу — может, она даже заплатила консьержу, чтобы тот сообщал про всех, кто о ней спросит; ведь на завод она пробралась незаконно — значит, сейчас боится, что её ищут… А появление тэнгу даст ей понять, что её уже нашли.