Кирилл с явным восторгом столь живой вспышке в таком глухом местечке разглядывал Лёшу. Ему нравилось, что его веселят. Весь мир его должен был веселить, а он оценивать качество спектакля. И вот сейчас его система оценки зашкаливала.

– Ну ты кадр! Красава стелешь! – обозначил он своё впечатление.

Вся речь Кирилла являлась отражением его реакции на происходящее. По кайфу ему были словосплетения Лёшика, и он должен был об этом сказать. Не нравились ему худые парни, и он обязан был выразить свое мнение по поводу «дрищей». Он безалаберно ронял слова, словно тяжелые пакеты с мусором по тротуару разбрасывал, и кичился тем, что считает себя в праве это делать. Вся речевая стратегия Кирилла нацелена была на то, чтобы обозначить свою принадлежность к той или иной группе людей, взглядов или мыслей. Он утверждался, что не одинок в своих суждения и так же, как он (а честнее сказать, наоборот, он так же, как и они) считает целое поколение. Если же ты мыслишь иначе, то ты хуже – простое уравнение прямолинейного самоутверждения. Бросив слово, Кирилл на время замирал, словно бы смотрел, как разойдутся круги по воде реакций собеседников. Фразы же его скорее были не информативными блоками, а увесистым нагромождением заимствованных идей, которые он бесцеремонно выплёвывал тебе в лицо.

– Я – Сибиряк! Енисей, слышал? – важно завёл песню Кирилл.

– О-о-о! – со знанием дела потянул Лёшик, так словно бы всё детство он ловил осётра на таймырских берегах.

– Батя мой – солидная персона. Главный медик у нас в городе. Уж я-то человеческую натуру знаю.

Тут неожиданно открывшийся представитель медицинской четы застыл на время с куском колбасы за щекой. От чего-то поморщился, как вспомнил что неприятное.

– Знаешь? – заинтересованно и по большей части, чтобы вывести собеседника из ступора уточнил Лёшик.

– А то! – очнулся Киря и проглотил колбасу – Приходит такая, значит. – он сделал губы уточкой, поджал лапки, как кура и, размахивая одной, стал изображать из себя провинциальную чику – Губки накрашены, титьки в топике, фау-фау, тырыпыры, я хочу быть докторичкой. Моя, грит, мама дала мне денег, но я хочу на бюдже-е-ет. – он потянул, как капризная девочка, всё больше походя на непривлекательного гомосексуалиста – Ну а я и объясняю – всё можно, но надо поработать… Головой. – голос его зазвучал неторопливо, размеренно и вкрадчиво. Он стал говорить негромко и лениво, растягивая слова. Казалось, будто бы его очень утомила предсказуемость человека, его тупость и непроходимость. Но только казалось. При этом он неприятно и самодовольно ощерялся; как и все личности такого плана, Киря выставлял похоть напоказ – Да все они бляди, только и умеют, что сосать и глотать. Женщина… Хотя не, человек, вообще, это, в сущности, вошь же. Вошь сама настояща, а кто и гнида! Даже наш с отцом коллега, Чехов, думал так. Но женщина – в особенности.

– Чехов? – переспросил Лёшик.

– Ну да, – продолжил тот – Он же, вообще, был врачом. А, ты и не слыхал поди.

Тем временем, знающий толк в таких делах и нутром чувствующий, где, что лежит, Лёшик ловко вынул откуда-то из-под матраса бутылку водки. Неполную, наспех забитую пробкой и, конечно же, предательски тёплую. Киря застыл в восхищении. Таких приколов он по ходу не встречал в своей жизни и был готов признать Лёшика за мастера спорта в дисциплине алкоголизма.

– Ну ты фокусник, брат! Во фокусник, а! – промолвил парень, выдав высшую оценку – одобрение и принятие.

Во взгляде Кири блеснул огонёк, а во всей натуре заиграли живость и рвение. Он потёр руки и даже немного запрыгал на месте от нетерпения прибухнуть.

– Стаканы есть? – деловито полюбопытствовал Лёшик и безошибочно разглядел в лице Кирилла стремительную остановку всех процессов, словно они вдвоём только что разогнали мопед на максимум, а потом что-то наебнулось и двигатель разом заглох.

– Ладно, не понти. – самоуверенно махнул Лёшик и вышел.

В коридоре поезда оказалось свежо, если не сказать, что прохладно, как осенью. Выскочив из купе, Лёха почти лицом к лицу столкнулся со странным пассажиром.

Это был худощавый молодой мужчина. На пару сантиметров ниже Лёшика, но из-за высокого пучка чёрных несвежих волос на голове это особо не бросалось в глаза. Кожа серая от пыли, ветра и пота, как и у самого Лёши. Видно, не первый день в дороге. Словно бы дно океана, всё его спокойное и сдержанное лицо испещрено глубокими морщинами памяти и событий. Отчетливые скулы плотно обтянуты, подбородок прячется под тонким слоем щетины. Глаза тёмные, мягкие, внимательно смотрят из-под густых бровей. Нос широкий, как у испанца. Поверх старой коричневой футболки толстовка с глубоким капюшоном, что надёжно защищает шею от ветра. Простые армейские штаны, следом потрёпанные и местами прохудившиеся кроссы Air Max. Меж ладоней скользит гитара. Классическая, без рисунков и наклеек. Строгая и сдержанная. Выточена из дерева, аж блестит на солнце. Методично и увлеченно полирует её тряпкой. Видно – влюблён в свой инструмент. Он для него больше, чем форма и струны – живая душа. Вот и не оскорбляет он её индивидуальность всякими дешёвым наклейками да фантиками. Каждая струна идеально отстроена, туго натянута на колки, готовая чистотой зазвенеть или внезапно лопнуть. Дерево уже утратило новизну и напиталось чувством, и передаёт каждым звуком спокойную тёплую энергию свою. Словно та часть исконного древа жизни отпечаталась в нём и теперь звучит. Гитарист, явно, слышит и видит всё, что вокруг, но не проявляет заинтересованности. Он в каком-то своём пространстве, как под куполом защищённый, и всё, что вокруг аккуратно обтекает его. Будто бы мир говорит: «Тише-тише, вот этого не раздавите, он нам сказал, что постоит в сторонке, давайте не будем его тревожить.» И он стоял, потасканный временем, но защищённый от многих невзгод. Реальность обтекала его плавно, а он сосредоточенно всё натирал свою гитару. Казалось, что он здесь, в жизни, только для того чтобы этим заниматься – до блеска полировать свою гитару. Лёшик даже подумал, умеет ли этот тип играть или так для бутафории взял. Присмотрелся повнимательней и как-то удивился – слишком уж был похож гитарист на него самого. У Лёши даже появилось на миг желание взять эту гитару в руки и сыграть так словно бы он умел это и чувствовал инструмент. Ощущая взгляд незнакомца, тот никак не изменил своих действий.

Тем временем, освежающим ветерком пронёсся по коридору озорной звон стаканов. Лёшик обернулся в стремительной надежде, что его поиски окончены и в ту же минуту забыл, зачем вышел в коридор. Наш путешественник замер и столько восторга читалось на его лице! Столько восхищения! Словно бы маленький мальчик увидел прекрасный тизер новенького Mass Effect*. По обшарпанному полу соседнего вагона катила тележку с угощениями проводница. Высокая рослая женщина. Заметив её с запозданием, Лёшик смог разглядеть только крупную спину, совсем не женственные плечи и широкие бёдра. В волнующей синей форме РЖД и аккуратной красной шапочке, она катила свою тележку размеренно, неторопливо, с чувством глубочайшего достоинства и даже не обращала внимания на возню у окна. Но для Лёшика в этот бесконечный миг она стала звездой, что загорелась и светом своим озарила весь момент монотонного хода поезда. Лёшик был очарован и грезил о новой встрече. И так он засмотрелся, так замечтался и так очаровался, что даже забыл про стаканы. Прекрасный мираж, проводница поезда «*** – Москва» бесследно растворилась в следующем вагоне, а Лёша так и остался стоять, провожая её взглядом.

– Пфр!

Парень даже тряхнул головой и фыркнул, как лошадь. Протёр лицо руками, словно умываясь водой, чтобы протрезветь и наконец вернулся в реальность. Там гитарист по-прежнему невозмутимо работал тряпкой и не придавал большого внимания происходящему, хотя понимающе улыбался. Хотя и не сильно.

– Так, – Лёша постарался собраться с мыслями со второй попытки – Братка, миллион извинений, каюсь, засмотрелся на эту прекрасную леди. Подскажи, а может быть, кроме столь восхитительного инструмента, божественными звуками которого, я не сомневаюсь, ты излечил уже ни одну душу, у тебя найдётся абсолютно случайная, разумеется, пара стаканчиков для двух не то что бы скучающих, но предчувствующих приближение мушесонья путников? И если же ты изъявишь желание присоединиться к нашей не столь