– Саня Вас ждёт. Ждёт Вас в зале. В своём.

Та удивленно приподняла бровь и задержалась в прихожей ещё на пол минуты:

– Хм, неужели один?

– Наи-все… абсолютнейше. – не понимая её удивления, протянул Лёшик, в попытке отыскать фразы, подходящие столь высокой особе.

– Надо же, неожиданно, – отметила та – Даже без армии репортёров и небольшой команды юристов…

На лице её читалось неоднозначное удивление, в котором она вдумчиво и рассудительно искала поводы не поверить. Вся её система принятия решений (так она классифицировала интуицию) перешла в режим настороженности. Она видела какой-то подвох в происходящем, словно вот-вот из кармана Лёшика выскочит камера, которая начнёт собирать компромат тут и там, но она не была на все сто уверена, так ли это. За время многолетней вражды она так привыкла к тому, что Саня ищет способы подстраховать себя, следит за её ошибками, привыкла, что их общение, скорее, похоже на поединок двух разъярённых скорпионов, чем на диалог, привыкла быть в постоянном напряжении, постоянно держать образ, контролировать мысль, слово, реакцию, что вот и сейчас ждала какой-то западни. Наконец, она собралась и двинулась на встречу. В след Лёшик добавил, как давая подсказку перед экзаменом:

– Свойство обстоятельства – это клетка для свободы выбора. Оно сужает восприятие присутствием условия, но Вам стоит знать: весь день Саша провёл в раздумье, собирая мысли в пристанище для чистого намерения. Он гладил костюм, выбирал аромат, да что там, даже голову помыл! Он точно готов Поговорить.

Анфиса усмехнулась такому весомому доводу. А потом чуть более проникновенно заглянула в суть слов, сказанных Лёшиком и, убедившись в их искренности, понимающе кивнула.

Как-то неловко и даже одиноко Лёша потоптался на месте и вышел из квартиры. Он подарил Сане и Анфисе свободу.

* * *

Москва встретила молодого исследователя реальности бескомпромиссным теплом. Оно лилось отовсюду, медовыми лучами солнца текло с крыш, разбегалось по искристым каплям росы и пряталось в траве, скользило по шелковистым просвечивающим тканям цветков, отражалось в асфальте, вымытом поливальными машинами, прикасалось к лицам жителей громадного, суетливого, хаотичного, бесконечно несчастного и в то же время бескрайне счастливого города. Ясное небо нежно-голубого цвета смотрело на всё своим безмятежным взглядом и ему не удавалось взять в толк, как может дух томиться на привязи у тоски, когда такая удивительная, разнообразная и неповторимая жизнь расплескалась повсюду.

Дом Сани располагался в нескольких километрах от набережной, название которой Лёша не знал, но в руки которой с удовольствием предоставил заботу о своём досуге на ближайшее время. Людей вокруг было много, и чем дольше Лёша бродил, тем больше их становилось. Его обычно не замечали. Здесь тоже. Со временем бродяга понял, что так намного проще. И давно уже перестал материть тётенек, чтобы на него обратили внимание, так же как и клянчить у дяденек денег на еду – всё это, как он узнал, может получить абсолютно свободно, так же как и множество иных бонусов, тот кто недосягаем для светского любопытства. Ему нравилось исследовать новое, ощущать свежесть плещущих в канале волн и трогать своими босыми ногами доски, из которых был сооружен местный причал. Лёша заметил, что город начинает ему нравиться. Просто к нему нужно приспособиться, посмотреть на него с определённой стороны. И тогда чванливые, высокомерные существа становятся испуганным духами жизни, а эгоистичные самовлюблённые мотивы становятся криком о помощи. Он заметил, что тут требуется продираться сквозь лабиринты перевёрнутого всего, чтобы понять природу происходящего и нужно очень крепко держаться за платформу здравого рассудка, чтобы не унестись по тоннелям замутнённого восприятия. Массивный мост, перекинувшийся с одного берега Москва-реки на другой, тяжело загудел и по нему пронёсся поезд метро. Провожая многотонную махину взглядом, Лёша подумал, что он невероятно везучий малый, иначе как ещё, если не везением назвать то, что, совсем не зная направления и без толковой карты, ему так ловко удаётся всегда соскочить на самой нужной станции, где жизнь не пыльный документ в папке менеджера, а захватывающее сафари. Да ещё и попутчики восхитительные с ним случаются. Вот в детстве было…

Около их района располагался вокзал, где грузовые поезда ночевали. Старшаки пошли на состав цветмет пиздить. Ну и он напросился. Лёша не знал тогда закон, но очень хорошо знал голод. Пацаны без вопросов приняли настырного мелкого в банду. Наворовали немного, конечно. Едва хватило на еду всей басоте. Но он помнил, как когда они убегали от сторожа, Васька Акула схватил пацана за руку и так быстро мчал, что Лёшик просто развивался позади. Как флаг. Кое-как поспевал. Сторож потом всё-таки подстрелил Акулу. Солью в жопу. А тот бежал. Матерился, но Лёшика не бросал. Они после всё детство корешили. Хороший Васёк парень был – безбашенный, как все нормальные парни с улицы, но надёжный. Такие редкость. Он часто тянул Лёшика в криминал, но тот как-то не увлёкся. Ещё песни всё писал, да на гитаре играл. Интересно, где сейчас он?

Лёшик задумался и стал вглядываться в лица прохожих. Он словно высматривал кого-то. Блуждая из поля в поле, леса в лес, из деревни в деревню, из деревни в город. Блуждая по жизни, он всё искал воспоминание, лишь ему понятной любви, к которой прикоснулся и не с детства, а ещё с очень давно – с момента самого сотворения своей частицы жизни. Он не знал, что точно ищет, но знал, что, когда найдёт, поймёт сразу – это то, что он ищет. И безустанно Лёшик шёл дальше, продолжив всматриваться в людей. Вне зависимости от города, они были одинаково разные. Один мотив, поровну поделённый на всех, блистал на лицах добротой, обречённостью, дремотой. Кто-то громко прокричал «Эй!». Следом пронёсся оголтелый велосипедист. Лёшику показалось, что он слышал своё имя. «Снова галлюцинации» – подумал он, не имеющий в Москве Богатого разнообразия знакомств. Но через пять минут его снова окликнули. На этот раз очень чётко. Красивый запыхавшийся парень положил ему на плечо руку. И оказалось это не поражающая своей убедительностью галлюцинация, а самый настоящий Артур. Хотя… Возможно вся твоя реальность просто убедительная голограмма.

Присмотрись повнимательнее при случае…

– Фух! – он шумно выдохнул и признался – Ты так ловко в толпе сёрфишь!

Лёшик не испугался. Хотя по его потрёпанному виду и качественным шрамам на шее можно было сделать вывод, что боец из него не ахти какой. Он поднял взгляд на Артура и без доли удивления спросил:

– Что, хочешь отомстить мне?

С тяжёлой отдышкой, как после долгой гонки, тот отрицательно и устало помотал головой.

– Вовсе нет. Пойдем же, присядем, а?

Артур говорил взволнованно и в то же время просяще. Он хотел донести что-то важное до Лёши, но не здесь, не в эпицентре человеческой суеты. Ему нужно было укрыться в месте побезопаснее, для этого он даже пересёк движение потока, норовящего задавить парочку бездельников, препятствующих их перемещению между очень важными делами. Похоже, что в толпе Артур чувствовал себя неспокойно, скорее всего, он по своей истиной природе был интровертом, как заметил Лёша. А ещё заметил, что голос того звучал без утренней педиковатости, и, хотя в нём проскальзывали срывающиеся высокие ноты и затянутые на московский манер окончания, тот говорил как-то увереннее что ли. Это снова был другой Артур. Уже третий. Не такой уверенный как ночью, но более вдумчивый и рассудительный, чем днём, словно он некий образ Лёши увидел и теперь подстраивал себя под него.

Уселись. Артур начал прямо:

– Ты, наверное, что-то слышал обо мне, да?

– Слышал, что о ребёнке ты заботишься, как мужик.

– А-а, это, наверное, тебе ночью не спалось, да? – он снова завершил вопросом точно сомневался во всём.

– Артур – твоё настоящее имя? – Лёшик по привычке взял инициативу диалога в свои руки.

Тот стыдливо потупил глаза и весь сжался, опустив плечи, как беззащитный ребёнок. Лёша пристально до степени «возмущённо» глянул на повесившую голову звезду, и весь его вид так и говорил: «Что и здесь не получилось?».