Игрушки на елку вешались самые разнообразные: какие-то оставались еще из нашего детства, какие-то потихоньку прикупались каждый Новый год взамен разбившихся, а три или четыре были совсем уж древними, купленными лет сорок назад, – их давным-давно дарила мне бабушка.

Этот Новый год мы встречали без особого буйства, ни на минуту не забывая, что в соседней комнате спит ребенок.

Как же быстро изменилась жизнь всех в нашем доме! Все вдруг стало подчинено самому маленькому, тому, кто еще не умеет ни ходить, ни говорить.

Мы и елку-то в этом году купили только из-за Димки. Как раз в прошлый Новый год родители решительно заявили, что «ставим елку в последний раз, вы с Олеськой уже большие». А в этом году мама сама же и переменила свое решение.

– Надо елку купить, у нас ведь теперь ребенок!

Я попробовала возразить:

– Мам, он же еще маленький. И не понимает, и не запомнит…

– Ну и что! Купим елку. Ребенку нужен праздник, а что за Новый год без елки?

И елку купили. Для самого маленького.

Наряженная игрушками и опутанная разноцветными гирляндами елка упиралась макушкой в потолок, растопыренные ветки были облиты серебристым дождем и мишурой, а мы все – и родители, и Олеська, и я – старались лишний раз заглянуть в комнату «к елке».

Больше всего подарков под елкой оказалось для Димки. Чего там только не было! Ползунки, распашонки, маечки, носочки, крохотные вязаные костюмчики, куча погремушек и всевозможных резиновых пищалок – всего и не перечислить. Сразу видно, кого больше всех любит Дед Мороз.

В марте Димка заболел.

Вначале заболел муж, подцепил где-то вирус гриппа. А так как спали и жили мы втроем в одной комнате, то заразились и мы с Димкой. Из-за болезни ребенка о своем недомогании мне пришлось забыть. Все вытеснила тревога за сына. Малыш не спал почти трое суток, температура поднялась до тридцати девяти, и сбить ее не удавалось никакими силами.

Глядя на страдания такой маленькой беспомощной крохи, я сходила с ума, проклиная свое безответственное желание иметь ребенка, совершенно не думая о последствиях!

На третьи сутки пришлось вызвать «Скорую помощь», и меня с сыном увезли в седьмую детскую больницу. Там, даже не осмотрев ребенка, нас в общей толпе затолкали в инфекционное отделение и благополучно забыли до следующего утра.

Нас поселили в боксе, разделенном стеклянной стеной на две части. Какой идиот придумал для больницы подобную планировку? Все отделение было битком забито больными детьми. Дети без конца плакали, капризничали, возле них в панике метались мамашки. Едва одной маме удавалось усыпить своего ребенка, как за стеклянной перегородкой бокса, словно нарочно, во весь голос начинал плакать другой младенец, там загорался свет, и тот ребенок, которого только что с огромным трудом усыпили, тут же вздрагивал от шума и света, просыпался и тоже подключался к общему плачу. И так без конца, всю ночь – один уснет, другой заревет, будя всех. Мне казалось, что я попала в ад, наполненный маленькими детьми. Ни врача, ни медсестру ни одной маме ночью найти не удалось, хотя мы все по очереди отправлялись на их поиски, бестолково блуждая в длиннющих лабиринтах больничных коридоров.

Утром заявилась врач, ухоженная рыжая женщина лет тридцати пяти. Покрутив Димку из стороны в сторону, она заявила:

– Ребенок совершенно здоров! Не понимаю, зачем вас сюда привезли, вполне можете отправляться домой. А что температура держится – так все дети болеют, что ж вы хотели, мамочка!

Нас отправили домой. Но к вечеру снова пришлось вызывать «Скорую», сыну становилось все хуже, он начинал задыхаться, часто кашлял. Когда врачи со «Скорой» предложили госпитализацию, в седьмую больницу я ехать отказалась. Что там делать, если лечения никакого не назначают и говорят, что ребенок здоров? Врачи посовещались, и предложили взамен шестую больницу, которая находилась рядом с нашим домом.

В шестой детской, несмотря на ночное время суток, сыну тут же сделали рентген легких, взяли кровь на анализ, поставили укол. От всей врачебной суеты мне стало немного легче. Хоть какие-то действия! Дежурный врач, с вкусной фамилией Борщ, просмотрев снимки, сообщил, что у нас правостороннее воспаление легких и запущенный бронхит. А в седьмой больнице это называется «ваш ребенок совершенно здоров»!

И, слава Богу, здесь были обычные маленькие палаты, разделенные непрозрачными кирпичными стенами! Я и не подозревала, какое это счастье, когда у тебя есть стена!

В шестой больнице мы провели две недели. Муж и мои родители навещали нас каждый день, закармливали меня фруктами, часто приезжала свекровь. Медперсонал аккуратно делал все, что положено, старались, как могли, но все равно, в первые дни нам было очень нелегко. Потом, постепенно начинали действовать назначенные лекарства, и сын потихоньку пошел на поправку.

Меня по-прежнему мучило чувство вины за мое безрассудное, эгоистическое желание иметь ребенка, и я ничего не могла с этим поделать. Я прекрасно понимала, что ребенкины болячки только начинаются, что дальше может быть еще хуже, что существуют еще миллионы всяких кошмарных заболеваний, и что в самом безобидном из тех, что достанутся моему сыну, виновата буду только я одна. Я ответственна за его появление на свет, значит, я заранее виновата во всех его будущих страданиях. Конечно, бывает в жизни и счастье, но много ли на свете счастливых людей? Горя и страданий в мире все равно неизмеримо больше, и нет оснований считать, что они благополучно минуют моего сына. Мало кто может сказать родителям «спасибо» за то, что родили, не спросив его на то согласия.