За то время, что мы провели в больнице, между родителями и мужем, благодаря совместным переживаниям и беспокойству за Димку, наладилось более или менее терпимое отношение друг к другу. После нашего возвращения мы снова стали собираться на кухне по вечерам, теперь уже все вместе. Ссоры и конфликты стали случаться гораздо реже, жизнь постепенно налаживалась.

Пашка работал на заводе посменно, по «железнодорожному» графику: в день, в ночь, отсыпной, выходной. Меня это вполне устраивало, я не сидела все время одна с Димкой. Да и детским питанием проблем не было. У меня молоко пропало, когда Димке исполнилось четыре месяца, приходилось каждое утро ходить в молочную кухню за кефиром. Эту обязанность Пашка полностью взял на себя, и с посменным графиком всегда успевал сходить за кефиром либо до рабочей смены, либо заезжая сразу с работы.

Придя с ночи, Пашка спал два-три часа, просыпался, завтракал, и мы шли все вместе гулять. Нам обоим нравилось чувствовать себя родителями, по очереди катить перед собой коляску, а когда Димке надоедало лежать в ней, Пашка с удовольствием брал его на руки. Возвращаясь с прогулки, Пашка укладывал Валерку спать, а я в это время готовила ужин и для нас, и для родителей.

Вечерами все вместе ужинали, я рассказывала о Димке, чему за день научился, что случилось смешного. Во время ужина Димка, если не спал, то категорически не желал оставаться один в комнате, возмущенным плачем настойчиво требовал, чтобы его взяли в общую компанию. Маме становилось жалко «брошенного» ребенка, она вытаскивала его из кроватки и устраивала его у себя на коленях, приучившись ради внука есть одной рукой.

Если Пашкины выходные совпадали с субботой и воскресеньем, то, чтобы поспать утром подольше, он всегда в эти дни пускался на хитрость. Когда просыпался Димка, а это было часов в семь утра, не позже, Пашка меня уверял, что сам посидит с ним, а я могу еще поспать. Я доверчиво падала на подушку и тут же снова засыпала. Но и Пашке хотелось спать. И для этого он, взяв Димку на руки, тихонько относил его к дверям комнаты бабушки с дедушкой, опускал его на пол и тихонько подпихивая, приговаривал:

– Дима, ты же хочешь к бабушке? Она уже, наверное, проснулась.

Приоткрыв дверь, Пашка осторожно заглядывал, и видя, что теща уже проснулась от производимого им же самим шума, с невинным видом сообщал, что ребенок хочет к бабушке. Мама недоверчиво тянула в ответ:

– Ну-ну… Слышу я, как он хочет! Это ты его под дверью подговариваешь.

Пашка делал страшные глаза:

– Что вы! Он сам! Сказал, что хочет к бабушке с дедушкой!

– «Сказал», – ворчливо передразнивает мама. – Он еще говорить не умеет.

– А я по глазам понимаю, – оправдывался Пашка. И спихнув Димку к бабушке, торопился назад в кровать.

Мама же, хоть и ворчала, что снова не дали выспаться в выходной, Димку никогда не отправляла из своей комнаты и меня не будила. Жаловалась мне на Пашкины хитрости только во время завтрака.

Подрастая, Димка постепенно становился все больше похожим на мужа. Внешнее сходство меня радовало, но когда он начал перенимать и привычки мужа… Вот тут мне в очередной раз пришлось признать мамину правоту – думать надо, от кого рожаешь ребенка!

Как-то мы с мужем разговаривали у себя в комнате, а ребенок чем-то был занят у бабушки. Потом я вышла из комнаты и едва не споткнулась об лежащего на полу как-то боком игрушечного медведя. Спросила у мамы, во что они играли. Мама рассмеялась:

– А это Дима через нижнюю щель в двери подглядывал за вами и медведя положил, чтобы тот тоже посмотрел.

Ответ поверг меня в шок. В нашей семье такого просто в принципе быть не могло! Никто никогда ни за кем не подглядывал и не подслушивал, ни у меня, ни у сестры подобных привычек не было! А вот в большой семье мужа это занятие вполне практиковалось, там все дети подглядывали друг за другом! И условия у них позволяли: в квартире свекрови щель между полом и дверями комнат была просто огромной, сантиметров двадцать, так что подсматривать было очень удобно, стоило только лечь на пол, именно в ту позу, в какой лежал злополучный медведь.

Второй «замечательной» привычкой в семье мужа было использование кухонного тюля в качестве полотенца или салфеток: все дружно вытирали руки только так. Муж и в нашем доме, забывшись, иногда проделывал это действо, за что я получала нагоняй от мамы. Правда, мне удалось отучить его от этого еще до родов, и сын уже не видел папиной некультурности. И, тем не менее, как-то после ужина, сидя у бабушки на коленях рядом с окном, Дима вдруг резво разворачивается и… недолго думая, вытирает испачканные ручонки об кухонную занавеску! Вот что значит – наследственность. Великое дело! Мне-то раньше казалось, что наследственность – это только цвет глаз, волос, как у мамы или папы. Но чтобы и привычки вот так передавались, я и представить не могла!

Иногда приезжала в гости свекровь, привозила внуку подарки, охотно возилась с ним, старалась помочь, чем могла: погулять со мной и Димкой, если Пашка работал в дневную смену, простирнуть пеленки-распашонки, пока я укладывала Димку спать или посидеть с ним, если нам с Пашкой требовалось куда-нибудь сходить вдвоем.

На праздники мы с мужем и сыном сами ездили в гости к свекрови. Приезжали чуть раньше остальных гостей, свекровь меня просила помочь нарезать на стол колбасу и сыр, «потому что у нее так тоненько не получается», а я очень даже красиво все режу, Пашка вертелся на кухне, стараясь исподтишка утащить кусок чего-нибудь вкусного. Свекровь ловила его на месте преступления, преувеличенно сердито ругалась и выталкивала из кухни в коридор. В разгар застолья заглядывали в гости соседки, и свекровь с гордостью демонстрировала им Димку и предлагала полюбоваться, какая у ее Паши красавица-жена.