– Вы чем занимаетесь? – радушно поинтересовался Эдик у Никиты и его спутницы.

– Да вот, были тут по делам, – замялся Самолетов, не желая посвящать приятеля в подробности.

– По делам? Хе-хе! Ну и как удачно?

– Да, как сказать.

– Ну не хочешь рассказывать, не надо, – почуяв неловкость, отступил Эдик. – А мы с Татьяной как раз собираемся отметить маленькую удачную сделку. Не хотите присоединится?

– Хм, почему бы и нет, – Никита посмотрел вопросительно на Глорию.

Та как будто колебалась.

– Для начала предлагаю покататься на машине по вечернему городу, – словно змей-искуситель кивнул Эдуард на свой роскошный Таун-Кар с обитым красным бархатом и кожей салоном.

От такого предложения вряд ли могла отказаться любая девушка в самом начале девяностых годов.

– Хорошо, – согласилась она, – только мне надо позвонить маме, что я задерживаюсь.

– Без проблем, – обрадовался Эдуард. – И лучше сказать, что задерживаешься на всю ночь.

* * *

Они сидели вчетвером не зажигая света в снятой Эдуардом для подобных целей квартире. Комнат, где они расположились, была оборудована искусственным камином и служила гостиной. Рядом была спальня.

Они пили заокеанский ликер, которые только появились в коммерческих магазинах, и беседовали о всем на свете, но больше о любви.

– Не понимаю, какая женщина вам нужна, чтобы вам не нужно было ей изменять? – задумчиво глядя на красные языки светового пламени, поднимающиеся по пластиковому раскрашенному экрану, поинтересовалась Татьяна.

– Известно какая – красивая и глупая, – немедленно среагировал Эдуард. Этим вечером он, видимо, был в ударе, в отличии от Никиты, который больше помалкивал.

– Я тебя серьезно спрашиваю, – не унималась секретарша-любовница.

– Ну если тебе и правда это интересно, то: во-первых, женщине лучше вести себя с мужчиной как с другом. Никогда не веди себя с мужчиной так, как будто несказанно страдаешь, что такая красивая и что лучше уж быть дурнушкой – жизнь бы легче была. Во-вторых, глупо видеть в каждом мужчине объект для немедленного обольщения. Если в женщине что-то есть, мужчина, если он только не слеп на оба глаза, увидит и так. А если в ней ничего нет, никаким кокетством делу не поможешь, а только выставишься большей дурой, чем, может быть, ты и есть. Мужчина более чувствителен к фальши, чем принято считать. Неестественность, если он ее почувствует, убьет любое чувство симпатии, возникни оно при первом взгляде на женщину.

– Ты все о внешности да о внешности, – вмешалась Глория, – А наш ум?

– Ах да, забыл о самом главном, об уме. – Эдуард глумливо ухмыльнулся. – Первый совет: нет никакой необходимости показывать мужчине, что ты умнее его – женщина должна скрывать свои недостатки.

– Ха-ха. Как смешно, – скривила свою кукольную мордочку Татьяна. – Ты все шутишь.

– А если серьезно, то, – глядя на пламя сквозь бокал с ликером, продолжал Эдик, – если бы на свете не было женской красоты, то смысл существования всего остального был бы для меня не совсем ясен. Когда я вижу красивую женщину, меня это всегда ставит в тупик. Красота для женщины – это как талант для мужчины. Она дается природой ни за что. Она просто дается. Красота вообще не укладывается в рамки логического осмысления. Можно, конечно, и здесь навести теорию и объяснить, что красота дана природой ради одной цели – послужить ярким оперением для лучшего привлечения самцов и производства с их помощью потомства. Но почему тогда красота распределяется так случайно? Почему одна имеет бешеный успех среди мужчин, не прикладывая к этому ни на грамм усилий, а вторая и шьет, и великолепно готовит, и скромная, и добрая, но, как говорится, что же ей еще остается – посмотрите на ее рожу.

– Фу, Эдуард, какой ты не тонкий! – опять наморщила носик Татьяна.

– Еще скажи толстый, – усмехнулся он.

– Нет, ты именно такой, какой надо. Как мне нравится но говоришь такие странные вещи.

– Ничего странного, не стоит обижаться на мужчину за его невнимательность к вашей неординарной личности и повышенному интересу к попке и ножкам. Любовь мужчины до того, как он переспит с женщиной, мало стоит. Любовь можно ценить после того, как мужчина узнает ее тело.

– А как же наша душа? – еще раз попыталась наставить оратора на путь истины Глория.

– А что душа? Я сейчас говорю о женщине, как о некоем образе, о символе. А если я начну говорить о женской загадочной душе, сразу получится глупость и ложь. В самом деле, никто же не пытается всерьез рассуждать о мужской душе. Обычно говорят о каждом мужчине, как самостоятельной личности. И если я начну говорить о женских душевных качествах, это будет все равно что пытаться рассуждать о собирательном образе Красной Шапочки во всех девчонках, носящих головной убор похожего цвета.

– Значит, ты считаешь, что нас объединяет только смазливая мордашка и соблазнительная попка? – возмущенно спросила Татьяна. – И все?

– Ха! Если бы. Не видел ничего более вызывающего в женщинах ненависть, чем успех внешности своей сестры.

– А ты говоришь, у нас нет ничего общего в характере, – съязвила в свою очередь Глория. – Теперь можешь добавить к этому, что все женщины глупые, и портрет будет завершен.

– Зачем же злится? – Эдик был невозмутим. – Это не самые плохие качества в людях. Мужчинам достались пороки похуже.

– Ах, я сейчас расплачусь от вашей несчастной доли. – вытерла несуществующие слезы Татьяна, – Только почему-то всегда больше страдаем мы, в том числе и от ваших пороков, что не мешает вам воображать себя сильнее и умнее нас. И вообще все мужики – сволочи.