Она не торопилась, глубоко вдыхая воздух, еще не уронивший наземь тяжесть прошедшего дня, но уже пронизанный тонкими иглами ночной свежести. Ухнул где- то в самой чащобе филин. Поблизости, верно, проскочил заяц: короткий шорох пронесся в стороне и замер, когда Гроза обернулась.

Рядом, всего лишь за тонкой стеной молодой черемухи, что подобралась к самому краю берега, тихо позвякивала водами, словно шумящими подвесками на груди, река. Гроза не приближалась к ней совсем, но чувствовала кожей связь с ней, как будто была с ней одной крови: холодной, прозрачной. Та текла малыми ручейками по телу и трогала, точно тонкие стебли осоки — каждую мышцу, заставляя мелко содрогаться от искристой зяби.

Гроза не знала, куда шла. Но чем дальше уходила, тем яснее ощущала желание окунуться в маняще студеную реку. Но тут невидимая тропка как будто под откос покатилась. Все ниже и ниже уходил склон, все гуще поднималась трава в туманной, чуть сырой низине. Земля стала мягче, под ступнями захлюпало сначала, а после вдруг как будто осыпь каменная расстелилась, больно кусая подошвы ног. Гроза огляделась, взмахнула руками, словно хотела туман в стороны раскидать — и удивительно, но белесая кудель и правда разошлась. И показалось перед взором святилище Велеса, небольшое, но вмещающее все необходимое: и требный стол, и кострища. Полукругом огороженное невысоким частоколом. Венчали шапку идола с широким околышем морда медведя и рога. Спускалась борода его едва не до пояса, и посох сучковатый в руках чура твердо упирался в саму землю. Исчерчен он был знаками глубокими, четкими даже в почти полной темноте. Белели черепа быков вокруг него, зыркая безразлично на гостью, что случайно забрела сюда. Гроза поклонилась и прошептала приветствие богу, чтобы принял в своем святилище и позволил пройти по нему. Подошла неспешно, чуя, как тугой волной захлестывает ее силой этого места. А после укрывает со всех сторон, как в плотный мешок холщевый. Ни звуков кругом не стало, ни запахов леса. Потянуло дымом как будто только потухшего костра, а в ушах загудело что-то — отдаленно, угрожающе.

— Спасу тебя, коли захочешь, — шелестом из-под земли самой поднялся голос. — Дочь бури, дочь воды. Желанная, да непокорная.

— Отчего же? — Гроза усмехнулась только, не произнеся ни одного слова, но зная, что ее слышат. — Разве непокорная? Сама пойду туда, куда мать позовет.

— Потому и непокорная. Потому что не ты ей нужна.

— Больше никого отдать не могу, — даже думать с каждым мигом становилось все труднее. Такая сильная чужая воля сейчас давила на плечи — словно ладони богатыря. — Я все решила, Князь волхвов.

И качнулся как будто чур навстречу. Навис резко наз самой головой, и рога на шапке его, показалось, небо проткнули.

— Не все еще решено. Поможешь мне, и я тебе помогу.

Гроза едва к земле не присела: до того страшно вдруг стало и тяжко. Казалось, кости сейчас захрустят от тисков мыслей и ощущений, что метались по телу, собираясь в чувство широкое и тугое — наполненности неведомо чем: то ли воздухом здешним туманным и сырым, то ли взором Велеса, что ясно виделся сейчас даже в вырезанных на столпе глазах чура.

Она повернулась и едва не бегом прочь пошла. И с каждым шагом, что впечатывала она в ласково теплую землю, становилось чуть легче. Снова повеяло легким рыбным духом от воды. Донес ветер перешептывание молодого рогоза, только едва поднявшегося из реки у самого берега. Гроза вышла на прогалину, плавно спускающую край свой травянистый в самую воду. Остановилась, обхватив себя за плечи, кусая губы, которые так и норовили сами собой зашевелиться, произнося обращение к Велесу, что еще не отгорело в груди.

По коже словно зуд прошелся, заставляя ежиться и едва не чесаться от того, как ой раздражающе грубой вдруг стала льняная белая исподка — вся в узорах обережных по вороту, рукавам и подолу. Они будто жгли угольками, стискивали горячими обручами — все сильнее, острее. Нарастал со спины гомон неразборчивый. То ли людской, то ли звериный — сотканный из десятков разноголосых рыков. Будто сами слуги Велеса следом за Грозой сюда пришли, не желая уже отпускать. Она схватилась за край подола рубахи и быстро стянула ее с себя. Отбросила ткань в сторону, едва взглянув, как она плавно опускается на траву. Пара размашистых шагов — и река приняла в суровые объятия. Неласковые, но надежные — вовек не отпустит. Гроза вдохнула глубже и окунулась с головой, не пытаясь даже ничего разглядеть вокруг. Да и как, если ночь уже сомкнулась на небоскате поминальным темно-синим тканьем? Только белое дрожащее пятнышко луны застыло над головой — и вода, пронизанная, нитями разметавшихся вокруг Грозы волос.

Но тут что-то крепкое и горячее обхватило ее кольцом. Слишком обжигающим через холод реки. Потащило, закрутило — и выдернуло наверх. Тут же ветер остудил виски до стука зубов. Гроза выскользнуть попыталась, да хватка стала только сильней.

— Пусти! — крикнула, распугивая ночных птиц во всей округе. Ударила с плеском ногами воду.

— С ума сошла, Лисица? — хриплый отрывистый голос дрожью стек по спине. — Чего вдруг топиться пошла?

Она перестала вырываться. Замерла, вцепившись пальцами в крепкие предплечья

— да так и вышла на берег. Едва отталкиваясь ногами, будто они вдруг перестали ей принадлежать.

— Мужиков потешить решила? — жарко и сержито шепнули ей в висок.

Она и голову повернуть не могла, впав в оцепенение такое, что даже кожа собственная не чувствуется. А вот чужая — так сильно, обжигающе близко. Гроза кулем свалилась на чьи-то колени, впилась пальцами во влажные блестящие в свете луны плечи и наконец посмотрела в лицо того, кто ее из воды вытащил.

Рарог. Он смотрел озабоченно. Испуганно даже. Но улыбался ободряюще и торопливо разворачивал рубаху Грозы, ища ворот. Она только послушно руки в рукава просунула, когда находник натянул на нее восхитительно сухую и теплую ткань, растер плечи, так и продолжая удерживать на своих коленях.