— Ты права не имеешь мне такое говорить! — Гроза швырнула тряпку в ведро. — Ты никто мне, и я тебе ничего не обещала. А уж выдумал себе невесть что. Ветер в поле, то тут, то там — чего ты хочешь от меня? Сказала же, не думай даже. Тебе ведь хуже будет, если…

Она вздохнула, так и не решившись даже додумать, к чему могла бы привести их с находником долгая жизнь бок о бок. Она еще миг мерила замершего с опущенной головой Рарога взглядом и пошла вон из избы. Хотела помочь — да лучше бы и не совалась даже. Пусть уплывает подальше отсюда. Может, и не пересекутся больше дороги их — даже если он и впрямь решил князю на службу пойти. Да, коли позволят боги, Грозы в детинце и не будет больше — и пусть хоть живет там теперь.

Отчего-то трудно дышать было. И ворот, стянутый маленькой сустугой, давил на горло. Прохлада весеннего вечера холодила спину, пробираясь сквозь чуть влажную сорочку, впитавшую легкую испарину после поединка с князем. Гроза зашла было в свою горницу, умылась и переодела рубаху, но передумала оставаться и отправилась к Беляне. Прямо босиком, на носочках перебежала до соседней хоромины, такой же маленькой, как и ее.

Княжна — удивительно! — была одна и еще не спала. Сидела на лавке и, кажется, уже очень давно расчесывала льняные пряди гребнем. Они так и струились чуть волнистым потоком, гладкие, подсвеченные огоньками лучин, что стояли на столе у окна, а девушка все водила и водила по ним костяной гребенкой и смотрела перед собой, то сводя брови, то расслабляя. Она встрепенулась, как заметила Грозу. Та в несколько торопливых шагов проскочила через горницу и подбитой птицей упала на колени подруги. Беляна замерла озадаченно, но в следующий миг опустила ей на макушку легкую ладонь.

— Что случилось? — спросила тихо. И сама же ответила: — Отец приехал.

Как будто это объясняло все и для всех. У них-то, наверняка, тоже разговор нелегкий случился, как свиделись. Снова княжна вынуждена была с любимым расстаться по его воле — и теперь уж, кажется, навсегда. Потому что князь с этого дня и шагу дочери не позволит без пригляда ступить. Больше Беляна говорить ничего не стала, мерно поглаживая Грозу по голове. После косу ее распустила, бережно распутала пряди, давая отдых голове, которая так и разрывалась от мыслей, ни за одну из которых нельзя было ухватиться. Гроза дышала в колени подруги, и хотела заплакать, а не получалось как-то. И все тянуло что-то в груди: вернуться в избу ту дружинную и в глаза Рарогу снова взглянуть. Зачем? Что он еще ей сказать может, кроме обидных слов? И не хотелось расставаться вот так: разругавшись, а по-другому, видно, не получится.

Они с Беляной так и уснули вместе, потеснившись на одной лавке — в обнимку. И каждая внутри свою боль несла, связанную с Владивоем. Утром тихо зашла челядинка, поставила на стол кувшин свежей воды — и так же неслышно удалилась. А Грозе полегчало малость от этой молчаливой ночи рядом с подругой, которая не расспрашивала ни о чем, но все понимала. Как вернулась она к себе, успела только умыться, переодеться да косу переплести, чтобы не ходить растрепанной, и прибежала другая челядинка, чтобы передать наказ Ратши к нему немедля явиться. Гроза лишь взвара клюквенного перехватила — и к отцу побежала.

Ратша встретил ее смурной и задумчивый сильно. Отхлынула уж опасность от ворот Белого Дола, от околицы Белодоли — и теперь туман отчуждения снова помалу затягивал его глаза. И не слишком заметно, кажется, а словно бельма какие встают: Гроза видела такое уже не раз. Порой он на много дней в полузабытье мог провалиться. И тогда только следи, чтобы не увела его река к берегу, не заставила броситься в воду. Кмети здешние уж привыкли к такой особенности воеводы и по личному велению Владивоя не спускали с его ближника глаз.

Он взглянул на дочь, как та присела рядом с ним на скамью у стола, махнул рукой на снедь, что была на нем расставлена: ячменная каша с брусникой, еще оставшейся с последних зимних запасов, хлеб удивительно свежий — женщины расстарались нынче ради приезда князя, все хотели ему из последних сил угодить. Исходил паром сбитень в кувшине, но отчего-то есть совсем не хотелось.

— Я отправил человека к Будегостю в Ждимирич, чтобы Домаслав сюда приехал, — проговорил отец ровно. — Пора уж. Хоть повидаешься с ним, залог сватовства отдашь, чтобы не сомневались они больше. А там после Ярилы Сильного да к Купале, может, и сватов пришлют.

И до того все его слова бесцветными были, будто он ни единой своей настоящей мысли выдать не хотел. Но печалило его и тревожило что-то сильно.

— К чему такая спешка, отец? — попыталась сохранить спокойствие Гроза, хоть внутри все и закрутилось тугим узлом. — Пусть бы на Ярилу и приезжал Домаслав, а там решили бы.

— Решили, — усмехнулся воевода. — Ты скоро такого нарешаешь, что мне баструка князевого воспитывать придется.

Перед глазами потемнело на миг. Нет хуже ничего, чем стыд от того, что отец вдруг обо всем догадался. Неведомо, кто ему в уши напел, неизвестно, кто мог их с Владивоем ночью на ристалище увидеть, а теперь Ратша и впрямь разгневался сильно.

— Не будет такого, — только и буркнула Гроза, едва сумев протолкнуть горький комок по горлу.

— Будет-не будет, а Владивой надавит — и под себя уложит быстро, — отец махнул рукой. — А ты все ж дочь рода старого, который от самого Белояра, первого князя идет. Мы князьям, посчитай, родня дальняя, крови от них недалекой. Не спутайся я с твоей матушкой, так выдал бы тебя сейчас замуж за княжича какого — не меньше. Да не просто меньшицей, а старшей женой, может, и княгиней будущей. А так… У Домаслава тоже род хороший. Отец его большое уважение имеет среди многих старейшин. У людей…