— не знаешь, чего ждать в следующий миг. Безрассудства какого или всплеска гнева, сминающего все на пути.

Они покружили по ристальному полю еще немного: Владивой — больше для забавы. Погонял, поддался малость, позволив противнику затупленным кончиком меча себя пару раз достать: чтобы ярости стало больше. И сам незаметно разгорячился так сильно, что позабыл обо всем. Обо всех невзгодах и заботах. О неприятных разговорах и людском бестолковом упрямстве.

Но поединок поздний пора было уж заканчивать. Потому что то, что ждало его после, было слаще и хмельнее любого, самого лучшего меда. И горячими вспышками отдавалось в пальцах при одной только мысли.

Владивой увернулся от очередного удара: уже более умелого и непредсказуемого, чем были до него. Не прошла даром наука. Ударом ноги по лодыжке повалил хрупкого противника наземь, придавил своим телом, протискивая колено между крепких округлых бедер, таких безумно соблазнительных даже в мешковатых портах. Другой рукой он сдернул с головы его шлем. Взметнулась выскользнувшая из-под ворота поддоспешника коса и упала упругой змейкой рядом с блестящим от пота лицом Грозы.

— Ты как будто убить меня хотела, — прошептал Владивой, опасно приблизив свои губы к ее маняще ярким, искусанным в пылу схватки.

— Размяться только, — она чуть отвернулась и заерзала, пытаясь вывернуться из- под него.

Но он теперь не мог ее отпустить. Иначе просто остановится разгоряченное сердце

— если тотчас он не ощутит вкус ее горячего рта, ее кожи на блестящей шее, увитой тонкими прилипшими к ней прядками. Владивой склонился и провел языком по слегка приоткрытым губам Грозы. Она дернулась и отвернулась старательнее. Безумная, невыносимая девчонка — то отталкивает яростно, то ласкает с не меньшим пылом, будто забывает обо всем, что сама же говорила. Ее тело разгоралось под ним, словно ворох сухой травы, грудь ходила часто, прерывисто, а влажная шея рдела бледным румянцем.

Владивой провел губами по ней вверх, очертил подбородок, скулу, прихватил мочку аккуратного ушка.

— Поцелуй меня, Гроза, — проговорил он, едва владея собственным голосом, чтобы не срывался. — Я так долго сюда ехал. Думал, не доберусь никогда.

— Зря ехал, — ответила она, так и не поворачиваясь, глядя куда-то в темную глубину ночного двора. — Я не вернусь в Волоцк.

Суровая Гроза. Горячая, пылкая, острая, как сулица, что бьет под ребра, ломая их, прошивая насквозь. И голос такой твердый, не дрогнул ничуть. Но то, как сглотнула она коротко и сухо, как прикрыла на миг веки — выдало ее. Владивой припал к ее шее ртом, жадно, но осторожно вбирая тонкую кожу. Пусть и хотел он — отпечаток свой оставить. Едва сдерживался: иначе ей после и перед отцом ответ держать придется, кто так неистово ее зацеловал. Гроза сопела все громче, цеплялась пальцами за его плечи. И еще сопротивлялась накрывающему ее желанию, да так и горела под Владивоем, плавно двигая бедрами — словно бы освободиться, да невольно обхватывая коленями крепче.

— Владивой, — наконец почти простонала она.

И повернула лицо к нему — на свою беду.

Они целовались невыносимо долго, почти вгрызаясь друг в друга, безжалостно кусая губы, переплетаясь дыханием и соприкасаясь зубами — до хмельного всплеска в голове. Поддоспешник надежно защищал тело Грозы от рук Владивоя, и он готов был зубами его драть, чтобы только добраться до вожделенных холмиков груди, до плоского трепещущего под его ладонями живота, до резких ключиц и соленой впадинки между ними.

Но тихий шорох шагов со стороны терема заставил их насторожиться. Гроза с глухим вскриком отпихнула от себя Владивоя, и он тут же встал. Подал руку — и она поднялась тоже, на ходу подхватывая шлем с земли. Неподалеку мимо шли трое мужчин. Двое слегка поддерживали того, что был зажат между ними, а он хоть и шел сам, да явно кособочился. Владивой и хотел остановить Грозу, когда она сделала шаг вперед, узнав, видно, Рарога и его ватажников. Но девчонка рукой махнула, останавливая любое движение в ее сторону.

Старшой находников медленно повернул голову в сторону освещенного парой пламенников ристалища. Заметил девушку, а за ней — и Владивоя. По его блестящему от пота лицу пробежала гримаса то ли сожаления, то ли гадливости — не сразу и разберешь. Но только не боли — той, что тело терзает. Потому как билось сейчас в нем что-то другое, что изводит страшнее телесных страданий.

Его увели. А Гроза повернулась к Владивою так резко, что коса ударила ее по лопатке, взметнувшись.

— Что с ним?! — она шагнула назад к нему.

Словно вдруг напасть задумала.

— Очухается. На собаке все заживет.

Девчонка приблизилась еще. Оглядела лицо Владивоя внимательно, кажется, но таким шальным взглядом, словно поверить не могла в то, что он сделал.

— Он помог всем! Он и его люди. Если бы не его лодьи…

Налетела, вцепилась пальцами в нижнюю рубаху на груди. И ноготки ее даже сквозь ткань продрали — да по самому сердцу, показалось. Так, значит, о Рароге тревожится, что вмиг позабыла, что между ними с Владивоем случилось только что.