Наступило тревожное молчание.

– Нет, неправильно ты говоришь!
– не сразу возразил отец.
– Ты должен был поставить Гюльназ двойку. Потому что именно здесь, "в этом глухом селе", нельзя жить тихо. Нельзя бессмысленно заучивать как попугай единственную фразу, сказанную когда-то пусть даже великим человеком.

– Нет, уста, нет... Это не так... Педагогика нас учит...

– Чему учит? До каких пор нас будут учить?
– Крепко зажав в руке кисет с табаком, отец перебил его.
– А когда у нас будут учиться? Если ученье хорошая вещь, а это бесспорно хорошая вещь, пусть немного и у нас поучатся...
– Он показал рукой на далекий горизонт за Бабадагом.
– Мы у них будем учиться, а они - у нас. Вот это и будет называться наукой.

– А чему им у нас учиться?
– удивленно вздернул брови Рамзи.
– Может быть, вы хотите сказать, пусть откроют в этих горах научно-исследовательские институты?

Отец взглянул на меня. В его выразительных глазах таилась тонкая улыбка. Я ждал. Интересно, как повернется разговор?

– Чему у нас учиться?
– Отец вытащил из расшитого кисета с табаком обрывок газеты, стал неторопливо скручивать папиросу.
– Жить, как мы живем... Да, жить здесь, среди этих гор, добывать хлеб из монолитных плит Агчая - наука. Причем, учитель, великая наука. Но что поделаешь, - в книгах, которые вы читаете, наверное, об этом ничего не написано...

– Это вы верно заметили, уста.
– Рамзи-муэллим несколько посерьезнел. Об этом ни в одной книге не написано. Потому что это никому не интересно. Довольно!.. Наши деды достаточно поползали по этим скалам, словно ужи. Теперь все изменилось, пришло время нам летать как птицы.
– Он указал в сторону Бабадага.
– Разрушив тесное окно над мостом Улу, мы должны вылететь в широкий мир.
– Потом искоса взглянул на меня.
– И одной из первых ласточек будет ваш сын.

Кисет с табаком дрожал в руках отца, в его светлых глазах пылал огонь.

– На это тебе трудно возразить, учитель, - начал он медленно, будто опасаясь, что пламя вырвется наружу.
– Знаешь почему? Потому что сейчас ты находишься на мертвой точке в науке. На этой точке человек думает: "Я уже все познал, все науки постиг". Вот почему мне будет трудно переубедить тебя.

– Мертвая точка в науке? Такое я слышу впервые.

– Это я просто так, к слову пришлось. Кто-то из ученых это лучше меня когда-то сказал, вы люди образованные, должны знать... Что-то вроде того: "Мне казалось, что я все знаю, но, когда я выучился, начал многое узнавать, я понял, что я ничего не знаю". Очень мудрые слова.

– Да, это, кажется, сказал Сократ.
– Рамзи-муэллим искоса взглянул на меня.

– Кто бы ни сказал, хорошо сказал. Когда человеку кажется, что он все постиг, - это и есть мертвая точка. Надо перешагнуть через эту точку, подняться на вершину науки. Тогда, учитель, ты не станешь рушить то тесное окно над мостом Улу.

– Нет другого пути, чтобы узнать этот прекрасный мир, показать его детям, уста.

– Нет, учитель, путь, выбранный вами для узнавания мира, неверен. Для этого ты обрушишь окно своего собственного дома.

– Но ведь это окно - не окно. Оттуда виден только кусочек неба. Простая ошибка природы.

– Ошибка природы? Откуда ты это взял? Природа никогда не ошибалась. А тебе ошибкой кажется потому, что ты всегда смотрел со стороны, не мог проникнуть в ее нутро. Ты должен спуститься в глубины этого тесного ущелья.

– Я боюсь темноты, поэтому...

– Конечно, увидеть свет в глубинах не каждому дано.

– Вы о каком свете толкуете, уста?

Отец увлекся. Страстный огонь пылал в его глазах.

– О каком свете я говорю? Ну. как мне это тебе объяснить?..
– внезапно отец вытащил из кисета кремень. Изогнутым огнивом он ударил по камню. Вокруг рассыпались искры.
– Вот видишь?
– заметив усмешку в глазах учителя, отец занервничал.
– Я только привел простой пример, а ты улыбаешься, думаешь, наверное, уста спятил. Но кто бы и что ни говорил, я готов поклясться, что внутри этого черного камня заключен свет. Он - первое изобретение первобытных людей. Он - мудрость безошибочной природы. Наше ущелье Агчай полно этих мудростей. Надо только уметь их видеть, уметь их разгадывать.

Пока отец говорил, я не переставал восхищаться уроком, который он преподал этому хвастливому учителю и за меня, и за Гюльназ. Нет, Гюльназ и сама в состоянии справиться. Пожалуй, это только относится ко мне.

– Тогда земля наполнится безумцами, не так ли?
– с издевкой произнес Рамзи.

– Ты не беспокойся, учитель, мир и теперь наполнен безумцами. И у гор, и у долин, и у леса, и у безводных пустынь, и у степей с колючками, и у болот есть свои почитатели. Вот поэтому-то мир и прекрасен, - с этими словами отец положил свой кисет в карман и, указав на пачку тетрадей под мышкой у Рамзи-муэллима, произнес: - Но я все же не понял, что хотела сказать наша девочка... Гюльназ... Наверное, не без умысла писала она эти слова...
– И тяжелым шагом направился к Бешбулагу.