Женевьеве удалось сорвать его попытку перехватить ход с помощью валета, которого она хотела было снести, и первая сдача осталась за ней. Улыбнувшись, она снова сняла карты.

– Думаю, мне просто пришла хорошая карта, Чарлз, - беспечно заметила Женевьева.

– Возможно, - сухо откликнулся Чолмондели, и Женевьева стиснула зубы, увидев, что он сосредоточился.

Победа в этом турнире очень много значила для Чарлза Чолмондели. К несчастью, а может быть, к счастью, он не знал, как много эта победа значила и для Женевьевы Латур.

Утратив бдительность, что было непозволительно, она небрежно снесла карты и проиграла вторую сдачу. В уютной, ярко освещенной комнате повисло, казалось, осязаемое напряжение. При третьей сдаче карты легли примерно равно, так что полагаться оставалось лишь на точность ходов и умение рассчитывать. Женевьева, отбросив все посторонние мысли, сосредоточилась на зеленом сукне карточного стола и тридцати двух картах. Успех зависел от способности держать в голове все взятки и вычислять нужные карты в колоде. Но ее противник, судя по всему, тоже не был обделен этим умением. Кто бы ни победил - сейчас конец игры, так что для обоих каждый ход был равен переходу через Рубикон.

И вот на стол легла пиковая десятка. Женевьева несколько секунд сидела неподвижно. Что это - ошибка в сносе или у партнера есть некий тайный замысел? Если она возьмет десятку, не сыграет ли она ему на руку? Женевьева напряглась и вспомнила все карты, которые уже вышли. В ушах у нее звучал неумолимый голос отца, требовавший думать над каждым ходом, помнить каждую взятку, и ее собственный, слабый от усталости, вяло огрызающийся. Но по опыту, приобретенному в те изматывающие, бесконечные зимние вечера, она знала, что сегодня память ее работает безупречно. Чарлз сделал ошибку. В полном молчании Женевьева положила на стол последнюю карту.

– Ваша репутация отнюдь не преувеличена, мэм, - пытаясь вежливо скрыть свое разочарование и подсчитывая проигрыш, сказал Чолмондели.

– Это было очень рискованно, сэр, - ответила она спокойно, собирая карты в колоду.
– Уже поздно, мне пора домой.

Он открыл было рот, чтобы возразить, чтобы умолять, взывать... Но англичанин помнил, что он джентльмен и что в вопросах чести торг неуместен. Он проиграл, и дама диктует свои условия, ему же остается лишь вежливо подчиниться.

– Какой выигрыш вы потребуете, мэм? Помнится, мы условились, что в случае вашей победы, вы сами назовете ставку. Женевьева покачала головой и любезно улыбнулась:

– Игра с вами сама по себе была для меня наградой, мистер Чолмондели.
– И протянула ему руку для поцелуя.
– Это был прекрасный вечер.

– Как я хотел бы, чтобы он окончился по-другому. Вы позволите мне отвезти вас домой?

– В этом нет необходимости. Слуга ждет меня в карете. Чарлз Чолмондели знал, что мадам Делакруа любит тайные карточные игры, но, насколько ему было известно от других, они не всегда завершались так рано и так внезапно. Однако ничего удивительного, что леди заранее заботилась об экипаже - как раз на такой случай. Без дальнейших пререканий он сопроводил ее к выходу, где она ласково пожелала ему спокойной ночи. Вспомнив о том поцелуе, Чарлз рискнул взять ее за руки и... Однако Женевьева отстранилась - без излишней поспешности и смущения, чтобы партнер не почувствовал себя неловко, но совершенно недвусмысленно: он проиграл, и другого шанса ему дано не будет.

Коренастая фигура вышла из осенявшей улицу тени монастыря:

– Карета за углом, мадам.

С огромным облегчением Женевьева поспешила за надежным, уверенным Сайласом и уселась на кожаное сиденье в уютной глубине экипажа, но, когда закрыла глаза, валеты, дамы и тузы замелькали перед ее мысленным взором. Она расслабилась наконец, но поняла, что долго не заснет в эту ночь.

Услышав, как открылась входная дверь, Доминик вышел из гостиной. Сайлас, шедший позади Женевьевы, стрельнул в хозяина сердитым взглядом и поджал губы. Месье опять переусердствовал с бренди - кажется, это уже становится для него привычным в те вечера, когда мадемуазель уезжает из дома и занимается неизвестно чем. Не то чтобы его опьянение бросалось в глаза тому, кто не знает месье так хорошо, как слуга, - просто глаза немного щурятся и плечи распрямляются ненатурально, словно месье нарочно старается держаться как можно прямее.

– Как все прошло?
– спросил Доминик у Женевьевы, пошире открывая для нее дверь в гостиную.

– Я устала, - ответила она, проходя мимо и направляясь к лестнице Расскажу, что удалось узнать, наверху.

– Как хочешь, - кивнул он с едва заметной насмешкой.
– Запирай дверь, Сайлас.

– Да, месье, - невозмутимо ответил тот и поглядел вслед хозяевам, поднимавшимся по лестнице.

Мадемуазель делалась раздражительной, когда уставала или нервничала, а сегодня, похоже, имело место и то и другое. А месье, когда оказывался одураченным или был озабочен личными проблемами, легко выходил из себя. Сайлас сильно подозревал, что сегодня и это имело место. Что ж, снова придется утром собирать осколки. С недовольным видом матрос пошел закрывать парадную дверь.

– Ты поможешь мне расстегнуть крючки?
– попросила Женевьева, бросая плащ на стул и поворачиваясь спиной к Доминику.

Он послушно выполнил ее просьбу, но, вместо того чтобы пойти дальше, как это обычно бывало, сразу же отступил назад.

В голове у него словно роились ядовитые змеи ревности и подозрений, отравляя мозг горьким ядом. Он представлял себе, как этот идиот англичанин обнимает Женевьеву, тянется к ее губам... Сегодня это было невыносимее, чем когда бы то ни было! Чертыхнувшись про себя, Доминик налил себе бренди.