Шрифт:
Глеб: – «Я не влезал в рясу. Я пошел на службу Вере. А Вера для меня прежде всего: Совесть, а Совесть у меня по Имени Отчеству. И отношусь я к ней с Уважением и это помогает мне в самые трудные дни остаться живым чувствительным человеком. Я хочу быть нужен людям. Стране, Армии. И ногой креститься не надо: кощунство это. А насчет безысходности, я тебе так скажу: было уже такое и наши отцы, и деды сумели пережить и переломить ситуацию».
– «Это когда?» – майор уперся на Глеба стеклянным взглядом.
– «А хоть, когда: можешь Наполеона вспомнить, можешь Гитлера. Каждый раз одна и та же схема».
– «Блин, Глеб, ты какой-то шибко ученый. Говоришь какими-то загадками».
– «Разъясняю: при Наполеоновском нашествии дошли до Москвы. При Гитлеровской оккупации тоже».
– «И в чем прикол? Оружие у них лучше или Тактика?»
– «Одного оружия и тактики мало. Нужен еще боевой дух, настрой на Победу».
– «Так откуда им взяться, если ты сам говоришь, две войны отступали, аж до самой Москвы?»
– «Потому и отступали, что не были готовы. А когда дух противостояния вызрел: воспряли духом и, стиснув зубы, пошли на неприятеля с почти с голыми руками. Ты в курсе про парад седьмого ноября сорок первого года?»
– «А, ну что все правительство на трибуны вышло, Сталин речь произнес…».
– «Не все сохранилось в кинохронике».
– «Как не все? А было еще что-то?»
– «Было, Михаил: в небе самолет летал с иконой Божьей матери, на кремль небесных защитников иконы разрешили вернуть, в уцелевших церквах молебен на победу над Супостатом разрешили. Впервые за годы репрессий».
– «Не знал. Слушай, правда не знал. Ты знаешь, Глеб, с тобой пить не интересно».
– «Это почему же?»
– «Я с тобой пью, а водка на пользу не идет: только трезвее становлюсь. Голова начинает работать».
– «Так, а водка не для пользы была придумана…».
– «А для чего: для сугреву?»
– «Нет, в мороз не греет».
– «Тогда для чего?»
– «Чтобы не думать».
– «Слушай, Глеб, извини, приятно было познакомиться, но сейчас уходи. Мне правда нужно подумать, как жить дальше», – майор опустил кудрявую голову, с проседью на жилистые руки и уснул.
Глеб. Стараясь не разбудить спящего. Тихонько вышел из дома майора, на улице уже была глубокая ночь.
Похороненный раньше времени. Госпиталь вчерашних друзей. Невеселый концерт по заявкам
Священник прибыл в полевой госпиталь с очередной партией тяжелораненых десантников.
Пока санитары перекладывали солдат на носилки и уносили в приемный покой, отец Глеб подошел к пожилому хирургу.
Врач в халате с засохшими бурыми пятнами крови устало курил самокрутку.
– «Здравствуйте. Владимир Петрович. Угостите табаком».
– «Здравствуйте, батюшка. Снова к нам, что привело вас на этот раз, прибыли кого-то исповедать?»
– «Да нет, привез партию тяжелораненых десантников. А, чо, есть безнадежно больные пациенты?»
– «Увы, да. Вчера ночью привезли одного. Очень плохой. Бредит. То по-русски матерится, то на чеченском зовет кого-то. Наверное, разведчик. В очень плохом состоянии. Вы бы его посетили. Лекарств мало, может с вашими молитвами и душевным настроем сможет выкарабкаться».
– «Обязательно навещу, Владимир Петрович», – пообещал священник.
Глеб прошел в приемный покой, узнал, в какие палаты определили бойцов его полка и направился в отделение реанимации.
Молоденькая медсестра с темными кругами под глазами от постоянного недосыпа усталой походкой подвела его к обреченному:
– «Вот он. Не имени. Ни фамилии, ни звания не знаем. Наш патруль наткнулся на него на взорванном блокпосту».
Глеб сел поближе к раненому и уже собравшись читать молитву, взглянул на бойца. Священника прошиб холодный пот:
– «Резван, ты? Как ты здесь оказался?»
Резван на минутку пришел в себя:
– «А, Глеб, ряса тебе идет», – и потерял сознание.
Вместо небольшого промежутка времени Глеб просидел у пастели больного до самого утра. Резван то приходил в сознание, то снова проваливался в небытие.
В короткие моменты сознания он пытался шутить:
– «Никогда не думал, что меня будет отпевать поп».
– «Молчи Резван, молчи: береги силы. Никто тебя отпевать не собирается. Мы еще погуляем на твоей свадьбе. У тебя две племянницы. Тебе нельзя умирать. Держись ради них. Кто их выведет в люди, если ты сдашься?» – успокаивал раненого друг детства.