— Я не готов сейчас.

— В каком плане не готов? У тебя все тузы в рукавах.

— Морально не готов. Не убеждай меня в обратном.

— Я не собирался.

Выгибаю бровь, падая на спинку.

— Не смотри так на меня, — говорит отец, склоняя голову над листом перед собой. — Это твой выбор.

— Даже не попытаешься?

— Нет. Ты ничего не добьёшься без желания. Меня никто не уговаривал.

— И никто не говорил всех нюансов, — бурчу я.

Подняв голову, он кивает.

— Это тоже. Всё сложилось так, как должно было сложиться. Ты сам придёшь к этому решению.

— Считаешь, что я ошибаюсь?

— Считаю, что у нас с тобой ни один путь на двоих. Ты вправе отказаться, если не готов или не хочешь. Ты не обязан и не можешь быть мной. Может быть, ты выбрал бокс, но, если это не твоё, никто не будет настаивать. Хоть на голове стой, Мэйсон. Твоё право.

— Я хочу им заниматься, — возражаю я, — но не готов уезжать. Не сейчас.

— Ты что-то скрываешь.

— Ты не хотел уезжать?

— Не знаю, — вздыхает он, подпирая голову кулаком. — Это сыграло важную роль, чтобы всё было так, как есть сейчас.

— Если бы знал?

— У меня не было времени всё объяснить и поговорить с Лизи. Я поступил так же, как делал всегда: давил. Я всё испортил сам, потому что мог поступить иначе. Ты знаешь условия, у тебя есть время и выбор.

— Ты бы улетел, если бы знал?

— Да.

Это короткое согласие разрывает сердце на части. Я не могу представить маму без папы, и обратно. Для меня они неотделимы и неразделимы. Он был готов оставить её, на что не пошёл я. Между нами есть разница, в чём я всегда сомневался.

— Почему? — голос становится низким, чем легко выдаёт мою подавленность.

— Потому что уверен, что смог бы вернуть её. Это было не только моё будущее, а наше. Я хотел дать ей всё самое лучшее. Возможно, она могла не разрывать наши отношения, если бы я не рубил сгоряча. У меня получилось поймать двух зайцев. Но не делай того же.

— Не гнаться за всем подряд?

— Не руби сгоряча.

— Если я откажусь, ты не имеешь ничего против?

— Нет, это твой выбор и у тебя будут другие.

Мысли тут же начинают вращаться только вокруг Трикси, из-за чего напрягаюсь. На данный момент, я не могу представить, что будут другие. Они были, но сейчас я желаю, чтобы была она.

— Кто?

— Предложения, — щурится отец, улавливая моё внутренне напряжение. — Мы говорим об одном и том же?

— Да, я должен идти, — поднимаю с кресла, чтобы скорее смыться, потому что успешно выдаю себя.

— Увидимся, — говорит он, продолжая сверлить дыру в моей спине, и задница почти тлеет.

— Поцелуй за меня маму, и дай подзатыльник мелкому.

Вылетаю за дверь, и едва могу поймать хоть какое-нибудь состояние, похожее на спокойствие. Я вовсе не хочу держать Трикси втайне от родителей, но не могу рассказать о ней сейчас. Есть как минимум одна причина, которая не позволяет говорить: страх. Сказать отцу о том, что могло закончиться, так и не начавшись, равносильно тому, что я ступил на путь исправления, но на следующий день вновь вернулся к прежнему.

Не замечаю, как достигаю дверей квартиры, и всё, чего желаю — чтобы Трикси не передумала. В голову, так или иначе, закрадываются сомнения. Получить согласие, а после отказ, ещё отвратительней, чем получить отказ сразу. Я не хочу говорить семье о девушке, которая может оставить меня. Я хочу знать, что она со мной. Мне необходимо быть уверенным. Ни к чему ждать чуда, поэтому кладу ладонь на металлическую ручку. Её холод обжигает, но это всего лишь полёт фантазий и самовнушения. Откидываю все мысли и захожу в квартиру. Все страхи моментально испаряются, на смену приходит тепло и умиротворение. Она тут.

Панда, подаренная ей, примыкает к камину, который издаёт трескающиеся звуки и иллюзию настоящего огня. По телевизору крутится какой-то фильм, на журнальном столике тройка книг и ноутбук, а в нос ударяют приятные ароматы. Заглядываю за поворот, где обнаруживаю Трикси, которая грызёт морковку и перемешивает лопаткой овощи. Домашние серые клетчатые штаны явно для неё велики в длине, потому что складываются гармошкой на полу, розовый бантик держит их на её бёдрах, а сверху простая белая футболка с кармашком на груди. Небрежный пучок на голове, из которого выпадает пара прядей и очки, которые я вижу на ней впервые. Забавляет то, что в пучок вставлен карандаш.

— С тобой всё в порядке? — найдя мой взгляд, девушка застывает, и её зрачки обеспокоено расширяются.

— Да, — киваю, сбрасывая сумку на пол.

— Ты выглядишь напугано, — хмурится Трикси, когда я привлекаю её к себе.

Не хочется начинать со лжи, поэтому честно признаюсь:

— Я топтался в пороге, как идиот.

— Почему?

— Боялся, что ты передумала, и сейчас увижу собранные сумки.

— Тогда я бы не говорила, что хочу жить с тобой.

— Рад это слышать, — выдыхаю я, целуя её висок и утыкаясь в изгиб шеи. — Давно пришла?