— Как прошёл ужин у родителей? — интересуюсь я.

— Неплохо, на этот раз я не чистил картошку.

— Нарушение традиций, — хихикаю я, но тут же перестаю смеяться. Сердце замирает, а дыхание сбивается. — Ты… говорил про нас?

— Нет, но отец догадывается.

— Почему?

— Потому что я с дурости задал некоторые вопросы, на которые сам знаю ответы.

— Какие вопросы?

— Я хочу услышать его историю.

— Какую историю?

— С мамой.

— Ты не знаешь? Я думала, вы говорите обо всём.

— Мы говорим обо всём, нет темы, которую мы не можем обсудить. Я всё знаю, но с маминой подачи, отец никогда не рассказывал. Я хочу услышать его сторону, но для этого нужно признать его правоту.

— Правоту в чём?

Мэйсон бросает в мою сторону быстрый взгляд, после чего смотрит в зеркало и выдыхает.

— В том, что у меня есть ты.

— Я?

— Не конкретно ты, но кто-то.

Внутри обрываются какие-то ниточки души, потому что он скрыл меня от семьи. Я бы не задумывалась, не будь это важным. Наши отношения вовсе не мелочь, по крайней мере, для меня. Моему состоянию позавидует настроение «печаль», а лицо выражает полное изнеможение и оттенок мела. Буквально за минуту, всё вновь перевернулось с ног на голову. Мэйсон резко даёт по тормозам, и останавливается в автомобильном кармане, хотя вывеска нужного торгового центра освещает прилегающую к ней парковку через один перекрёсток.

Его пальцы касаются моего подбородка и силой проворачивают к себе лицо.

— Черт, я знаю, о чём ты думаешь.

— О чём? — выдавливаю я, смотря в окно за ним.

— Думаешь, я не хочу, чтобы семья знала о тебе.

Моё молчание подтверждает ход его мыслей, да и я не вижу смысла противостоять, говоря, что не думаю об этом.

— Я не хочу скрывать тебя. Думал, мы будем вместе в этот момент, понимаешь? Но ты выбрала гребаные учебники, а я не хотел с тобой ругаться. У меня не было настроения и желания на новую ссору. Мы можем сделать это прямо сейчас.

Отрицательно кручу головой, ощущая неприятные отголоски внутри, не желая подачек. Если я не хотела подобного развития, то виновата в этом сама. Это я отказалась от того, чтобы поехать с ним. И это я стала причиной, по которой являюсь тайной. О нас знают в университете, но не знают самые важные люди в его жизни.

— Я не думала… — тихо говорю я.

Встречаюсь с глазами Мэйсона, читая в них беспокойство. Он показывает эмоции, которые прячу от него я. В эти самые секунды, кажусь себе такой жалкой, ведь боюсь открыться единственному человеку, который сделал для меня больше, чем кто-либо другой за всю жизнь. Горючие слёзы жгут глаза и всё же проскальзывают по щекам. Я всё порчу, и в моём топе собственные отношения.

Не замечаю, как отстёгивается ремень, а руки Мэйсона тянут меня к себе. Залезаю на его колени и утыкаюсь в шею парня, прижимаясь так сильно, как только могу.

— Прости… — шепчу я. — Я всё порчу… мне проще сломать, чем сделать. Я не должна была воспринимать всё вот так, мы снова ругались. Ты не должен это терпеть.

— Кто сказал, что я терплю? — улыбка слышится в его голосе, и я начинаю рыдать ещё больше.

— Я вижу, — между всхлипами, говорю я.

— У тебя периодическая слепота.

Первый раз за всю жизнь понимаю, что чего-то не заслуживаю, хотя очень желаю. Это противоречивое чувство мерзкое на вкус. Ты знаешь, что хочешь, но отчетливо понимаешь, что не можешь просить и получать. Моё терпение похоже на воздушный шар, который лопнет при касании к чему-то, его — представляет собой шар для боулинга, которым можно убить.

Парень заключает моё лицо в ладони и оттягивает назад. Упираюсь поясницей в руль, и не могу остановить слёзы, пока Мэйсон с улыбкой смотрит на меня, и вытирает подушечками больших пальцев влажные дорожки.

— Ты всегда такая эмоциональная, когда месячные?

Глаза округляются.

— Ты отвратителен.

Шлепаю его по руке, из-за чего парень начинает смеяться, но его взгляд наполнен теплотой и нежностью, которую я всё ещё принимаю с трудом, ища скрытый смысл. Возможно, я ошибаюсь, когда это делаю, потому что Мэйсон не просит взаимности. Он ничего не просил взамен. За всё то, что он сделал — не было и слова, которое намекало бы на расплату. Разве что свидание, но я хотела его не меньше. Пока он скрывает мягкость и доброту перед остальными, я — та, кто принимает и не осознаёт всю цену его бескорыстия.

— Думаю, мы сделаем всё в другой день.

— Нет, — тут же отрезаю я. — Пожалуйста, нет.

— Будешь в слезах выбирать краску? — улыбается он.

— Да, мы всё сделаем, как ты хотел.

— Мы хотели, — исправляет Мэйсон, подняв одну бровь. — Это наша спальня.

— Хорошо.

— Скажи, что эта наша спальня. Мне плевать, что в ней, какая она, я хочу, чтобы ты чувствовала себя в ней, как дома, потому что это твой дом. Не только мой. Мы можем разрисовать стены или содрать краску, можем кинуть туда матрас и жить так. Понимаешь?