Когда мой брат посвящал меня в детали предстоящего события, я смотрел на его красивое, холеное и такое холодное лицо, и мне пришло в голову, что наши эльфийские отстраненность и высокомерие есть не что иное, как способ защититься от таких неприятных эмоций, как та, что владеет мною сейчас. По всей видимости, я был неправ, пытаясь очеловечиться, напрасно отказался от принятой в нашей среде манеры поведения, она не позволила бы мне пасть настолько низко. Я бы смог сохранить свой свет в неприкосновенности, не погрязнув в непроглядной тьме….

И еще одно. Я должен это написать, чтобы быть честным перед самим собой. Я также немного злился на Миру. Она всю жизнь защищала своего недостойного брата, и даже сейчас, когда он всему миру показал свое ужасающе отвратительное лицо, она продолжает поддерживать его, разделяя его мысли. Я не могу понять ее! Она не должна этого делать! А как же наша с ней связь? Как же наше единство мыслей и чувств? Я пытаюсь понять, но не нахожу ответа. Что я сделал не так? В чем ошибся в отношениях с дочерью?….

И еще. Мне страшно признавать, но в настоящий момент я настолько разочарован в себе, что, мне кажется, что часть моей направленной на некроманта ненависти, каким-то образом обратилась на меня самого. И теперь я очень хорошо понимаю Миру, которая заболела из-за того, что слишком сильно винила себя. Впервые в жизни я опасаюсь сойти с ума. Видят боги, эльфы не созданы для таких переживаний….»

(из записок Аматиниона-э-Равимиэля)

До Черных Прудов Мира и ехавшие с ней мужики добирались около двух часов, и все два часа Мира провела как на иголках. Она с трудом удерживалась, чтобы не торопить старосту, сидевшего с ней в одной повозке, слишком часто. Ей все время казалось, что они едут очень медленно, так медленно, что улитки ползают быстрее. Сначала она время от времени просила возницу ехать быстрее, благо, что повозка, на которой она тряслась вместе со старостой и еще пятью мужиками, ехала первой. Но потом поняла, что ее спутники не просто не торопятся на битву со страшным черным некромантом, а готовы на многое, чтобы ее избежать, и перестала это делать. По всей видимости, небольшая задержка — это единственное, что они могли сделать без ущерба для своей законопослушности. Поэтому Мира собрала волю в кулак и стала просто ждать, изо всех сил стараясь не думать, что там сейчас с Тосем. От этого дорога казалась нескончаемой.

Но все рано или поздно заканчивается, и наступил момент, когда лес, через который они ехали большую часть пути, отступил, и повозка, наконец, выбралась на большое поле, усыпанное серыми камнями. Мира огляделась, пытаясь понять, почему Тось именно это место выбрал своим домом. Наверное, весной и летом здесь было красиво, но сейчас, накануне зимы, это место выглядело голым, мрачным и неухоженным. Не лучшее впечатление производило и строение, возвышавшееся на холме посреди этого поля. Оно было окружено высоким деревянным забором и рвом, наполненным водой, и выглядело довольно странно, представляя собой нечто среднее между Замком Черного Властелина, каким его изображали в детских книжках, и обычной деревенской избой. Над воротами, в настоящий момент открытыми, возвышалась сложенная из бревен башенка, похожая на голубятню, а по периметру забора торчали смотровые вышки, похожие на строительные леса. Кроме того, и строение, и забор были выкрашены черной краской, но не целиком, а так, будто хозяева начали их красить к приходу гостей, но по какой-то причине не успели закончить. Если бы Мира могла, она бы рассмеялась — настолько нелепо выглядело логово страшного некроманта.

К сожалению, Мире было совсем не до веселья. Беспокойство за Тося усугублялось тем, что его нелепый дурацкий «замок» был сейчас окружен огромным количеством народа. Мира подумала бы, что это армия, если бы точно не знала, что у Тирту никакой армии нет, только служба охраны порядка. Так что, скорее всего, это обычные жители города и окрестностей, такие же, как те, что приехали с ней из Ореховки. Наверное, как и ее спутники, они получили приказ, которого не посмели ослушаться. Впрочем, скорее всего, среди них были профессиональные военные или наемники, об этом говорили установленные у подножия холма военные палатки и четкий порядок, видимый даже со стороны.

Чем больше Мира смотрела на поле, тем страшнее ей становилось. Хуже всего было то, что она не знала, за кого надо бояться больше — за Тося или за этих людей. Потому что, если у Тося будет возможность, он их всех убьет. Потом поднимет, конечно, но сначала убьет. Потому что он на них обижен, зол и ему надоело все это терпеть. А они его просто убьют, если у них будет возможность. Потому что он им тоже надоел.

Боги, ну зачем все это?! Неужели нельзя как-то договориться и жить спокойно?

Из-за толпы, окружившей холм, Мире было плохо видно, что происходит у его подножия. А там явно что-то происходило, ведь все внимание собравшихся было приковано к одному месту — площадке перед опущенным мостом через ров.

Мира присмотрелась внимательнее и поняла, что там находится нечто вроде полупрозрачного купола, который по цвету и консистенции был похож на пар, поднимающийся над кипящей кастрюлей. По размерам купол был огромен — выше башни-голубятни и шире ворот, в которые, как Мире показалось, могли свободно проехать три телеги. В куполе постоянно что-то мелькало — то вспыхивало, то темнело.

Мира изо всех сил вытягивала шею, пытаясь понять, что происходит, как вдруг в куполе сначала резко посветлело, и в его стены ударились блестящие металлом шары, а затем резко потемнело, и раздался удар грома. Стены купола после этого покрылись черной слизью, которая тут же начала медленно стекать вниз. Стоявшая у подножия толпа в ужасе подалась назад.

— Кажись, началось, — сказал один из сидящих рядом с Мирой мужиков и осенил себя семишным знамением. — Спаси нас боги!

Мира после этих слов на секунду замерла, а потом сорвалась с повозки и понеслась через все поле к истекающему чернотой куполу.