— Эти не смогут, так другие смогут! Главное — выявить, чтобы Хельфеныш начал действовать, задергался…. Понимаешь? А там прибьют рано или поздно. Не сможет же он один против целого мира!…

Тось втянул голову в плечи и бросил отчаянный взгляд на ехавшего рядом Денития. Тот опять что-то рассказывал, по крайней мере, его рот открывался, а руки жестикулировали, но Тось не слышал ни слова. У него в мыслях зрело решение, что надо любыми способами задержаться рядом с этим толстым мужиком хотя бы до границы с Азереном, а если все будет нормально, то и дальше. Пусть болтает, о чем хочет, пусть орет, сколько влезет, пусть отдает дурацкие приказы. Сейчас Тосю было наплевать. Все равно безопаснее с ним, чем без него.

«…. Полтора месяца назад Мира закончила школу знахарок и держала экзамены, чтобы поступить в наш университет. Сегодня наконец-то вывесили списки выдержавших вступительные испытания, и наше с Мирой терпение было вознаграждено. С завтрашнего дня моя приемная дочь начнет обучение на факультете знахарства и целительства, где я преподаю давно и, как мне кажется, довольно успешно. Разумеется, для меня было очень важно, чтобы Мира поступила — тогда мы могли бы чаще видеться, я смог бы передать ей свои знания, и у нас появилось бы много новых тем для разговоров (хотя, видят боги, у нас их всегда в достатке). Я очень нервничал эти полтора месяца, потому что экзамены были очень сложными. Это неудивительно, тиртуский университет известен высоким уровнем образования. Наши выпускницы часто получают распределение на должности при королевских дворах, а также при высокопоставленных особах. Но моя нервозность не шла ни в какое сравнение с нервозностью моей приемной дочери. Она почти не спала все эти полтора месяца и так исхудала, что я начал тревожиться о ее здоровье. Душевном, разумеется, ибо с любым ее физическим недугом я в состоянии справиться. Однако прошедшие полтора месяца показали мне, что состояние ее психики, которое я считал вполне стабильным, на самом деле далеко от нормального. Меня беспокоит сила ее негативных эмоций по отношению к себе самой. Ее неуверенность в своих силах, страх подвести меня, хотя я никогда не отвернулся бы от нее в случае провала на экзаменах (да проклянут меня боги, если подобная мысль придет мне в голову!), чувство вины оттого, что она не справится, и не сможет быть такой, как я хотел бы видеть…. Я чувствую, что она готова живьем снять с себя кожу, лишь бы угодить мне. Я пытался убедить ее, что мне вовсе не нужны подобные жертвы, но она, такая чувствительная к моему мнению в других вопросах, в этом как будто становится глухой и слепой и видит только свою боль и свои чувства.

Я не знаю, что мне делать. Несколько лет назад, когда мы только приехали сюда, с Мирой работал один из наших профессоров, господин Карлоний, специализирующийся на психологии. Это благодаря его вниманию и заботе мое дорогое дитя позабыло свои прежние горести и обрело душевное равновесие. Теперь я припоминаю его слова, на которые тогда, находясь в состоянии радости, не обратил внимания. А ведь он пытался сказать мне, что проблема Миры не решена окончательно. Что девочка либо скрыла от него какие-то важные подробности событий, произошедших в ней в детстве, либо просто забыла их, что еще хуже. Для нее, разумеется, не для господина Карлония. К сожалению, душевные болезни не излечиваются так же легко, как физические. Ах, если бы можно было просто прочесть заклинание и возложить руки на русую головку моей дорогой дочери, призывая с небес силу Милосердной Анивиэли!…. Я отдал бы все, я часами стоял бы над ней, пропуская через себя силу, лишь бы это помогло вернуть ей веру в себя и обрести радость жизни. К сожалению, все мои усилия были бы напрасны. Наша наука только начинает разбираться с душевными болезнями, но все профессора твердят одно и то же: пока Мира сама не откроет свое сердце и не посмотрит в глаза страхам, никто не сможет ей помочь. Душа, сотворенная Создателем, — свята. Ни одно существо на свете, и Милосердная Анивиэль в первую очередь, не вправе ее насиловать, навязывая ненужное пока излечение. Все только добровольно и без излишней торопливости. Время, как мне объясняли, играет в этом вопросе ключевую роль.

И все-таки я не могу сидеть, сложа руки. Завтра же я снова переговорю с профессором Карлонием по поводу Миры и попрошу его провести с ней еще несколько сеансов. Может быть, то, что не получилось у него несколько лет назад, получится сейчас?…..»

(из записок Аматиниона-э-Равимиэля)

Денитий путешествовал не спеша, однако сноровка бывалого путешественника давала о себе знать, и они с Тосем добрались до границы с Азереном всего лишь за две недели. Погода стояла хорошая, и дорога не показалась бы Тосю утомительной, если бы не хозяйское занудство. Денитий, грубо говоря, достал его до самых печенок. Сходи за водой, нет, эта не такая, принеси свежей, подай полотенце, да не это, дурак, а другое, которое для лица. Вымой котелок, это что, разве вымыл, вымой так, чтоб блестел, почисти коня, тоже, чтоб блестел, ты каких дров для костра притащил, от них же дыму будет, не продохнешь, иди собери других, ну и все в таком же духе. Временами Тось от души завидовал предыдущему слуге Денития, тому самому, который сбежал, бросив хозяина на произвол судьбы.

Юный некромант дорого бы дал за возможность сделать то же самое, но, к сожалению, у него на хвосте висела огромная толпа черноборцев, горящих желанием содрать с него шкуру, и о возможности распрощаться с надоевшим хозяином приходилось только мечтать. То, что Тось доехал живым и здоровым до самого Азерена, следовало считать исключительно заслугой капризного и нудного Денития, который, несмотря на капризы и занудство, тем не менее, исправно прикрывал его своей толстой тушей. Иногда Тось даже совершенно искренне благодарил богов за немеряную хозяйскую самонадеянность, тупость и невнимательность. Особенно, когда тот, несмотря на очевидное сходство Тося с его портретами (и откуда только черноборцы их взяли?), вывешенными в некоторых трактирах, упорно не желал признавать в нем беглого некроманта А еще Тосю очень нравилось, когда Денитий, заметив пару взглядов, брошенных на Тося исподтишка бдительными посетителями, принимался во всеуслышание потешаться и над своим слугой, который удостоился, наконец, чести сделаться некромантом, и над легковерными дураками, который вздумали по внешности судить о наличии или отсутствии дара.

Громко хохоча, Денитий предлагал Тосю выдать себя за этого беглого некроманта и сдаться на первой же заставе, чтобы попасть, наконец, в некромантскую школу. Хозяин ржал, как конь, язвил и издевался, с огромной душевной щедростью приглашая поучаствовать в забаве всех окружающих. Тось же, красный от злости и смущения, тем не менее, подмечал, как взгляды этих окружающих из подозрительных превращаются в презрительные, что полностью его устраивало. Нет, если бы не Денитий, его бы точно взяли.

В каждом из крупных городов Тось «искал родственников». То есть, шлялся по городу, прикидывая, не стоит ли задержаться в нем подольше и попробовать как-то устроиться. Но время шло, а ему постоянно что-то мешало это сделать. То город не нравился — черноборцев на улицах слишком много, то университет какой-то обшарпанный, то люди недоброжелательные. То есть, устроиться не получалось. Чем дальше, тем яснее Тось понимал, что в этих городах люди вообще не нужны друг другу. Можешь умирать с голоду — никто тебе здесь не поможет. В его Краишевке тоже было так, но… все равно не так. Здесь надо шевелиться, чтобы найти себе место. В тех городах, которые не вызывали неприязни, Тось обходил все городские мастерские, где требовались ученики. Кожевенные, ткацкие, оружейные и даже хлебопекарные. И нигде его не брали. Кому-то не нравился его рост, кому-то возраст, кто-то прямо заявлял, что он рожей не вышел. Тось не знал, почему ему не везло. Может, действительно, рожа неподходящая, а может, просто надо было больше времени на поиски работы, они же с Денитием останавливались в городах максимум дня на три. Так или иначе, но с тех пор, как Тось встретил Денития, прошло почти три месяца, а конца их путешествию пока не предвиделось. Хотя прикрытие Тосю уже не требовалось — заставы по его душу давно не попадались на пути, а висящие в трактирах портреты юного некроманта от времени так закоптились, что на них сложно было разглядеть Тосеву физиономию.

Когда они с Денитием въехали в Тирту, Тось уже не ожидал ничего хорошего. Просто по привычке отпросился у хозяина и пошел бродить по городу. Опять длинные ряды мастерских и везде одно и то же: отказ, отказ, отказ. К концу дня Тось уже чувствовал себя каким-то прокаженным, а посматривающих на него свысока местных жителей готов был пачками отправлять на кладбище. Он устал, как собака, промерз до костей, потому что погода стояла уже почти зимняя, а куртка у него была не очень теплая. Он брел, засунув руки в карманы, уже не пытаясь найти место подмастерья, а просто куда глаза глядят. На узкие улицы города опускались ранние сумерки, был слышен стук проезжающих по булыжным мостовым повозок, Тосев нос подрагивал от запахов навоза, дыма и еды. Что ни говори, а воздух в городе был тяжелый.