В большинстве случаев, Мире удавалось убедить себя, что все в порядке. Особенно удачно это выходило в те дни, когда они в разговоре не выходили за рамки учебы в университете или общих знакомых.

Но иногда Тось заводил разговор на более общие темы, такие, как жизнь и смерть, смысл человеческого бытия и прочее. Тогда Мира начинала нервничать. Ей такие разговоры не нравились, потому что Тось высказывал такие мысли, которых не встречалось ни в одной книге, и за которые его вполне могли вызвать на допрос к инквизиторам. Разумеется, она не собиралась доносить на него, но, чтобы умерить пыл молочного брата, старалась отвечать общими фразами, какими, по ее мнению, должна была отвечать на подобные вопросы любая дочь Ани.

Один такой разговор до жути напугал ее.

Начался он вполне невинно. Тось, как всегда, стал подшучивать над ней и над ее даром, вспоминая, как она в детстве лечила собак и кошек. Мира, хоть и не могла ответить ему тем же, припомнив, как он поднимал дохлых мух, потому что это подняло бы запретную тему его некромантского дара, все же довольно успешно отбивалась. Пока Тось не начал вполне серьезно допрашивать ее, что для нее означает жизнь. Мира тогда на него почти разозлилась. Как можно задавать такой глупый вопрос.

— Жизнь — это самое ценное, что есть на свете! — ответила она, как их учили. — И обязанность каждого человека хранить и приумножать ее!

— И мясника тоже? — невинно поинтересовался Тось.

— Что? — не поняла Мира. Какого еще мясника?

— Мясника, говорю, — охотно пояснил Тось. — Ты же ешь мясо? Мясник тоже должен приумножать жизнь?

Мира проглотила готовую сорваться с губ грубость. Мясо она ела. Сейчас, правда, очень редко, потому что господин Амати придерживался вегетарианской диеты, но раньше, в Краишевке, ела. Как все.

Тось отреагировал на ее задумчивость кривой усмешкой, но все же решил не щадить сестру.

— Хорошо, пусть не мясник, а крестьянин, который собирает урожай. Почему он засыпает зерно в амбар, чтобы зимой сожрать, а не разбрасывает по полям и лугам? Разве так он не преумножил бы жизнь?

Это была явная демагогия, и Мира разозлилась.

— Если бы он таким идиотским способом преумножил жизнь растений, то преуменьшил бы свою жизнь и жизнь своих детей!

— Иными словами, сдох бы с голоду, — сделал вывод Тось. — Так вот оно что! Я понял! — воскликнул он с преувеличенным энтузиазмом. — Приумножать нужно только жизнь людей!

— Перестань паясничать! — одернула его Мира. — Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю!

— Нет, — покачал головой Тось, — не понимаю. Объясни. Чем жизнь людей лучше жизни растений?

Мира развела руками, хотела повернуться и уйти, но потом вспомнила, как Тось в детстве тоже не понимал разницу между жизнью и смертью, и осталась.

— Люди ценнее растений потому, что Создатель вложил в них больше души, — опять же, как учили, ответила Мира. — Растения тоже ценны, как и животные, насекомые, рыбы и другие живые существа, потому что и к ним Создатель приложил руку. Ты хоть представляешь себе, сколько нужно всего — души, ума, вдохновения, чтобы создать самую маленькую тварь, которую ты пройдешь мимо и даже не заметишь? Неужели ты не видишь, как прекрасна жизнь? Неужели не понимаешь, какое это чудо — рождение человека? — Мира беспомощно посмотрела на Тося. — Неужели ты вообще ничего не замечаешь?

Тось наблюдал за ней со странным выражением лица.

— Почему же? — словно нехотя усмехнулся он. — Замечаю. Я многое замечаю. Например, как это красиво, когда кто-то умирает. Когда душа либо медленно обрывает нити, которые связывают ее с телом, либо быстро вылетает вспугнутой птицей. А тело остается лежать пустой оболочкой, ракушкой, в которой никого нет. Ты говоришь, жизнь — это красиво. Если бы не было смерти, как бы ты поняла, что жизнь красива? Тебе бы это и в голову не пришло. Знаешь, чем бы ты занималась? Ты боролась бы за свое существование с миллиардом других людей, и твоим основным чувством был голод. Зверский. Потому что, прежде чем жить вечно, надо разобраться с тем, что жрать. А ты никогда не задумывалась о том, что сама твоя жизнь существует за счет смерти других существ? Тех же животных, растений? Они умирают в тебе и дают тебе жизнь.

Когда ты умрешь, откуда ты знаешь, кому ты дашь жизнь? И кто сдохнет с голоду, если ты не умрешь?

Мира растерялась и не знала, что ответить. Она никогда не смотрела на смерть с такой точки зрения.

— Тось, я….

— Молчи! — отмахнулся он. — Знаю я, что ты скажешь. Мне вся эта ваша пустая болтовня, что сначала жизнь, а остальное потом, уже вот где сидит! — он резко рубанул по горлу. — Вы же не от смерти бегаете, а от своего страха! Как зайцы от волка, только бы не догнали, только бы не догнали! И никто не дает себе труда представить жизнь без смерти. Да если бы кто-нибудь представил, он бы ужаснулся! Это же кошмар! Все живут, постоянно плодятся и никто, никуда не может деться ни от себя, ни от жизни, ни друг от друга…. И так сотни лет, тысячи, десятки тысяч, миллионы…. Бесконечно. Ты только представь, все время быть, это же я не знаю….

Тось замолчал, лицо его неприятно исказилось, а Мира невольно представила себе картину, которую он нарисовал, и пришла в ужас. И поняла, что если бы ей предложили вечную жизнь на таких условиях, то она бы отказалась наотрез. Ведь боль и вину, которые она носила в себе, можно терпеть, только если знаешь, что когда-нибудь этому придет конец. А если это будет продолжаться вечно, то лучше…. Что? Сразу умереть?

Мира испугалась этой мысли. Дочь Ани не должна думать о смерти, она должна с ней бороться и побеждать.