И прежде, чем небесная дева смогла вставить хоть слово, Лю Дзы откинул голову и не то завыл, не то запел:

– Вот и ворота в западной дальней стене.

Много красавиц вокруг, как вишни они по весне,

Пусть они ходят вокруг, как вишни они по весне,

Нет меж красавиц лишь той, что далекoй подобна луне.

В светлых одеждах простых, далекой подобна луне!

С той, о которой грущу, никак не увидеться мне. 27

Поискав взглядом клятый цинь и не найдя, Лю вздохнул и снова взялся за кувшин:

– Хотя мне никогда не бывать свободным человеком, сестрица. Нужно было оставаться Пэй-гуном! Мне бы хватило уезда Пэй, мне бы... Но теперь поздно. Я променял женщину на империю, я родился в дерьме и живу, как дерьмо,и потому Небеса карают меня. Но ты... Когда откроется ваша небесная дверь, уходи. И... и ее забери тоже. Здесь, в нашей крови и грязи, она ведь сгинет со мной. А если смоешь,и Сян Юна уведи. Пусть хоть кто-то... – он махнул рукой и снова мрачно присосался к кувшину.

Зря он про Сян Юна напомнил. И про небесную дверь тоже зря разговор завел. Словно солью свежую рану посыпал, черт китайский!

– Дай-ка сюда, - мрачно проворчала Небесная дева и буквально выдрала из пальцев Лю бутыль.

Отважно сделала большой глоток, поморщилась, закашлялась, но огда дыхание её восстановилось, сказала Сыну Неба куда как сурово:

– Ты, братец, совесть имей! Ты Люсю мою забрал с собoй в поход, ты женился на ней и дитя сделал, а теперь хoчешь, чтобы она в одиночку ребенка твоего растила?
– и пальцем в грудь ему ткнула, как копьем твердым.

Неведомая доселе обида клокотала в сердце. И злость. И растерянность. Именно те чувства, какие бывают, когда живого человека обстоятельства загоняют в угол, берут за горло и требуют сделать сложнейший выбор – немедленно, прямо сейчас. поганец Лю Дзы внес свой вклад в эти самые обстоятельства. Татьяне очень хотелось врезать будущему императору промеж глаз, однако хмель постепенно брал свое. Она уже и замахнулась было, но вдруг горестно всхлипнула:

– Богиня ваша сказала, что двоих только отпустит. Понимаешь, да? Двое пришли, сказала, и двое уйдут. А Люсенька моя теперь не одна.

И снова улаком попыталась Сына Неба стукнуть, как какая-нибудь дикая девчонка с постоялого двора, а не благородная посланница Шан-ди.

– Много ты в дирижаблях понимаешь? Думаешь, у нас там...
– Таня махнула куда-то в сторону.
– Думаешь, медом намазано? Думаешь, свобoдные люди ходят по вольной земле? Держи карман шире!
– воскликнула она запальчиво. – Так там и ждут её с китайчонком в подоле! Из-за тебя всё!

Ей хотелось то ли выпить еще этого гадкого зелья, дарящего недолгое забвение,то ли всласть прорыдаться,то ли вообще спеть. Но Тьян Ню не сделала ни того, ни другого, ни третьего. на утерла пьяные слезы подолом и сказала, глядя на древнекитайского зятя волчицей:

– Из-за тебя, лохматый злодей, мне теперь выбирать между сестрой и мужем, так и знай! И мне худо теперь. У! Словами не передать, как мне худо. Что прикажешь делать? Не знаешь?

Хань-ван пялился на не на шутку разошедшуюся Небесную деву и отвечать на вопросы не спешил, чем Таню чрезвычайно расстроил.

– Мoлчишь, да? Как я буду без Люсеньки, не знаешь? Дирижаблей ему захотелось, – проскулила она жалобно-прежалобно.
– Эх! Ничего ты не знаешь. А еще императором называешься.

Лю во время этой обвинительной речи вздыхал и моргал, а потом вдруг обхватил ее, прижал и уткнулся лбом в плечо, виновато засопев.

– Какая же я сволочь, - всхлипнул будущий император, орошая слезами ханьфу небесной девы.
– Прям тошно... Ты уж прости мея, сестрица. Ты ж добрая... Прости, а? Но... – Лю отстранился и молвил неожиданно трезво и даже зло: - Но к Сян Юну я тебя не отпущу. Пока не отпущу. Потому что ты - это все, что у меня осталось. А моя Люси - это все, что осталось у него. Так-то вот. Выпьем?

– Резонно, - согласилась Таня. – Выпьем.

27 – стихи авторов, подражание древнекитайским песням.

Сян Юн и соратники

Под Чэнгао, куда отступили войска чжухоу, армия Сян-вана простояла ровно столько, сколько понадобилось, чтобы чусцы допили до последней капли захваченное в Инъяне рисовое вино. И так как с закуской покончили ещё раньше, а обозы с провизией подходили нерегулярно,то скорое взятие города оказалось под сомнением. Надо было что-то решать, причем срочно.