– Время детское. Добавим?

– Не, извини, - ответил Пухов, утомлённый самым ужасным вечером в жизни.
–  Я спать. Завтра с утра пойду на работу, извиняться, сегодня прогулял. Отчего преференция? На фига я тебе сдался?

– Темнить не буду, - сказал Чёрт, заделывая себе второй, а потом и третий бородинский масляный бутерброд уже с толстым слоем масла.
–  Хрен меня знает, на фига. Пролетаю мимо балкона и вижу картину. Чертям тоже свойственно милосердие. Иногда.

Чёрт Тихон слопал бутерброды, выхлебал чай из обеих чашек и заводил когтями по краю чашек, отчего в комнате возник звенящий звук, а торшер мигнул и на улице завизжала сигнализация.

– Что пишешь, это хорошо, а что себя потерял, то, конечно, плохо. Зря институт бросил. Душу требовать не буду, ваших душ у нас полно, не знаем куда трамбовать, весь Ад забит. А вообще, Серёга, скажу я тебе, хороший ты парень, но немного дурак. Преференция тебе оттого, что каждому Заслуженному Адскому Чёрту дозволено раз в год доброе дело. Шевельнулось во мне. Сделаю подарок и скажу всего три цифры, чтобы совсем не разбаловать. Комбинация такая: тройка, семёрка, туз. Дотумкаешь и будет тебе начальное счастье. В среду, всё предопределено. Спасибо за компанию. Не так страшен чёрт, как его малюют. Спи, Серёга, я дальше полетел. Крестник…

С этими последними словами Чёрт дотронулся до лба Пухова когтистой лапой и тот опрокинулся на диван как подкошенный, уснул крепким сном и спал без сновидений до утра, а утром проснувшись с головной болью, стал вспоминать: было - не было, не было, или было. Люстра на потолке, кусок верёвки на полу, во рту как кошки… едко ходили, запах в комнате перегарный, но в комнате чисто, никаких следов, кроме верёвки и чужих серебряных ложек на столике у кресел.

Пухов слез с дивана и пошёл на балкон, подышать. Сверху выводила фуги Баха маленькая девочка Люда. Тоска скрипучая. Из открытой двери половинки балкона соседей доносились голоса Верунчика и её мамаши, старой сколопендры. Не приведи господь такую тёщу. Раисина мамаша жила далеко, на краю страны у Тихого океана, в городе Находка, где Пухов и встретил Раю, отдавая Родине воинскую обязанность, служа в береговой охране. Береговая охрана… Солёный ветер, волны-брызги, Пухов на мостике у штурвала… Мечты, мечты. Склады на берегу всю службу охранял Пухов. Увольнение, Рая, любовь, самоволки, любовь… Пухов дембельнулся и увез Раю в родной город. Тёща не досаждала, путь долгий, билеты дорогие, Рая сама в Находку ездила раз в год со своих доходов, а тесть тогда и помер во время Пуховской службы опившись какой-то гадости. В порту работал кем-то, Пухов уже и не помнил кем, запойный был с молодости, Рая говорила. Раиса тоже выпить не дура, бывало в какой праздник, особенно когда гости, напринимается, напринимается, потом унитаз обнимает, как лучшего друга. Наследственность может. Да и сама по себе шебутная.

Веркина мамаша, Ксения Петровна, пучеглазая, костлявая, с шиньоном в волосах гнедого цвета, наседала на Верку с давно наболевшим.

– … Николай?

– Тюфяк и плешь на макушке.

– Виктор из третьего подъезда?

– Витька жирный.

– Володя с заправки. При деньгах. Спортивный.

– Вечно бензином воняет.

– Ну, милочка, тебе не угодишь! Упустила одного, теперь перебираешь. Останешься в старых девах, Верунька. Слышала новость? Райка от Серёги ушла.

– Откуда новость?

– Лидия Степановна сказала.

– Степановне верить… Но они вроде нормально жили?

– Жаловалась Райка Лидии Степановне: тоска с ним беспросветная, денег не носит, сидит, что-то там корябает, вроде книжки пишет, никакого от него толку. Каличный после аварии и по-мужски слаб. Подаёт на развод. А Тимофеевна видела на днях, как Райка у дома в шикарную иномарку садилась, расфуфыренная, довольная, вся из себя, оглядывалась по сторонам, видел ли кто. Отхватила, видно, прынца.

– Одиноких принцев, мама, днем с огнём не сыскать. Все при жёнах. Повезло Рае.

– Никто не знает, кого она отхватила. Тут хоть паршивенький, да свой. Дура. Гуляла бы по-тихому.

– Как я?

– Ты догулялась, что муж бросил!

Вера из «пятьдесят третьей» была ничего. Молодая, тоже под тридцать, хамовата, звала его «Серый», он не обижался, что есть, то есть, он, в отместку, называл ее «Верунчик», полновата, по Пуховским мужским предпочтениям, остра на язык, не в последнюю очередь - миловидна, глаза, правда, узкие, что с полным лицом шло вразрез, носик картошечкой, но всё равно нормальная баба. Зад, конечно, округлый при таком строении, носит короткие платья и юбки, ляжки аппетитные, опять же грудь, не до пупа, но очень приличная. Волосы в узел, блондинистая, Пухов блондинок любил. Их все любят. При столкновениях во дворе или лестничной площадке улыбалась приветливо, заметно строила глазки, всегда немного болтали за жизнь по-соседски. Ничего серьёзного, так, хи-хи, да ха-ха. Но Пухова теперь не обмануть никогда. Наелся Раей. Хотя мыслишка была подкатить. Чувствовал - не откажет. Муж Веркин, Саня, тихий, добрый, не пьющий, поймал Верунчика однажды на деле, с мужиком на супружеском ложе, и тут же ушёл обратно к маме. Хорошо, что есть куда пойти. Пухову повезло хоть в этом, квартира двухкомнатная в тихом районе досталась ему от родителей, а родители уже на погосте - проклятый Чернобыль. Будь эта квартира Раи, давно вылетел пробкой и жил бы с иноверцами на стройке в вагончике.

Пухов не стал дальше слушать, обидевшись на «паршивенького», вернулся в комнату и, прихватив чужие ложки, пошёл на кухню готовить завтрак, яичницу на подсолнечном масле из четырех последних яиц. Тройка, семёрка, туз, - «Пиковая Дама», это Пухов помнил. Но причём тут эта чёрная дама… Дотумкаешь. Начальное счастье. Что жёлтый Чёрт имел в виду? В среду, предопределено, тройка, семёрка… Туз это одиннадцать. Нет, не дотумкать. Пухов бросил думать о цифрах и сел к окошку завтракать, и пока ел, вертел серебряные ложки. Ложки чайные, новые, с позолотой по черенку. Ложки красивые. Пухов закончил с завтраком, поглазел в окно, поставил сковородку в мойку, послонялся по квартире и, открыв шкаф в прихожей, полазил в карманах, хотя знал - бесполезно, Рая всегда проверяла одежду и выгребала всё до копейки. Денег в обрез, в заначке ровно семьсот рублей, сегодня среда, до получки семь дней, придется сосать лапу Серёже. Может квартиру продать? Пухов вспомнил ночное лечение, селёдку с луком, чёртову докторскую колбаску, вздохнул и улёгся на диван думать о цифрах. Лотерея? Номер квартиры, день рождения, день недели, год, число? Сегодня среда… Предопределено. Среда, комбинация… Из трех цифр… Тройка, семёрка, одиннадцать… Непрерывно мелькающие в голове цифровые комбинации расслабили, и он незаметно уснул. Сон повторил вчерашний трагедийный вечер, но в конце этого сна они с Чёртом сидели на диване обнявшись, и жёлтый Тихон, постукивая Пухову волосатой лапой по темечку, ласково бубнил заветные цифры: «… тройка, семёрка, туз, тройка, семёрка, туз, так просто, Серёга…». Тут Серёга проснулся. Всё сложилось и Пухов побежал бриться. Костюм выходной бежевый, рубашка любимая голубая, галстук бардовый, последние не рваные носки и туфли замшевые светлые, четыре раза надёванные.

– Вера, срочно нужны деньги, - сказал Пухов в открывшуюся дверь.

Верунчик вышла в коротком синем халате, некрашеная, что-то жующая, и измерила Пухова глубоким взглядом от замшевых туфлей до галстучного узла.

– Зачем?

– Нужно.

– Нет у меня!

– Вера!..

– Ты не отдашь.

– Вот те крест, отдам!
–  сказал Пухов, быстро-быстро осеняя себя знамением.
–  Прости, господи… Через неделю! Хочешь, на колени стану?

– Сколько?

– Пять.

– Хрена себе!
–  сказала Верунчик.