Справившись в отделе кадров, Дуглас вышел на улицу и почувствовал облегчение, пришедшее на смену тревоге последних дней. Он был морально подавлен рядом происшествий, что обрушивались на него, одолевая в неравной схватке. И раньше жизнь давала поводы для сражения, но всё это были мелочи, когда проснувшись однажды Дуглас не почувствовал, будто находился на самом краю пропасти, упасть в которую было неизбежным шагом. Он не мог отступить. Оставалось либо стоять на месте, либо падать.

Увольнение, развод, безработица — было этого много или мало, чтобы выбить его из колеи? Дуглас не плакался на чужих плечах, не проводил вечера в объятиях незнакомых женщин, не истязал себя алкоголем, и даже ни разу не посетил психотерапевта, как посоветовал ему отец. Мужчина закрыл внутри себя беспомощность, бившуюся в груди, как птица в клетке, отчаянность которой сводила всё больше с ума. Каждый новый день, влекший за собой неудачу, бил его обухом по голове, выводя в нок-аут. У Дугласа опускались руки, голова готова была лечь перед топором безжалостного палача, ведь, казалось, что лучше уже не будет. И всё же каждое новое утро мужчина заставлял себя думать о том, что хуже уже быть не может, а то, что есть сейчас, не будет вечным.

Ему повезло родиться терпеливым. И обстоятельства раз за разом бросали вызов этому его качеству в попытке сломить, но Дуглас был не из числа податливых. Численные отказы в устройстве на работу, сорванные переговоры с Николь сводили мужчину с ума, но он продолжал отправлять резюме, договариваться с женой о новых встречах, но только не позволять нарушенному равновесию выбить его окончательно из колеи, в которую у него даже не было шанса снова вклиниться. Была внутри него червоточина, взывавшая к страху застрять в трясине сломанной жизни навечно, которая всё больше задевала мужчину за живое.

И вот спустя полгода бесцельных скитаний, Дуглас возвращался к жизни. Её порядок был нарушен, но ему было позволено создать новый, что он и намеревался сделать.

Он прогулялся по территории кампуса, вспоминая наново годы студенчества, что теперь выдавались таким беззаботным временем. Октябрьский ветер обдавал лицо предвечерней прохладой, но Дуглас легко дышал. Шагал неторопливо, привыкая к местным окрестностям, которые когда-то были привычными, а затем будто вовсе стерлись с памяти воспоминаниями о чем-то, что казалось более важным.

Дуглас поймал себя на мысли, что совершенно забыл, как под большим кленом, окрасившим теперь листья в золото, любил сидеть просто так и читать. Влюбившаяся в него ещё на первом курсе Мэдисон Каннингтон бывало подстерегала его рядом, чтобы угостить яблоком или апельсином и надоедать своим присутствием. Она призналась ему в любви в пьяном сообщении, о котором оба позже забыли.

Он ведь встречался ещё и с Эллисон Батлер в то время. Она любила полуночные пикники. Прямо под балконом напротив кабинета президента университета. Они ещё и на этой же лужайке занимались любовью однажды, пока их не заметил охранник, от которого они стремглав бежали. Занятная была ночка. Дуглас усмехнулся лишь от короткого воспоминания.

Гуляя, мужчина присел ещё и на лавку, где Эллисон проводила время со своими бесчисленными подружками. Они обступали её и щебетали. Одна была громче другой. И сквозь эту надежную охрану парень пытался пробиться, чтобы пригласить привередливую Элис на свидание. Каждый день, после занятий, Дуглас, как по расписанию появлялся здесь и приглашал её до тех самых пор, пока три месяца спустя она не согласилась.

За несколько недель до выпускного она бросила его. Прямо напротив окон столовой, откуда за ними с интересом наблюдали её подруги. Возле поросшей мхом стены, очертания которой Дуглас помнил лучше, чем лицо самой Элис теперь.

Здесь Дуглас усердно учился, проводил большую часть времени, заводил друзей и врагов, влюблялся. Казалось, этот период жизни был обречен превратится вечность, а он оставил его в этих же стенах, унося во взрослую жизнь лишь самое главное — обретенные знания. Люди остались лишь в воспоминаниях.

Так было и теперь. Дуглас оказался в беде, и едва ли хоть один из его предполагаемых друзей, коллег, партнеров, как бы они друг друга не называли, не пришли ему на помощь. Они ограничились лишь скупыми, вежливыми соболезнованиями, совершенно не улучшающих положение дел. Мужчина не был бы так безнадежен в своем разочаровании, если бы прежде сам не помогал тем, кому, как он думал, мог доверять. Ни один жест доброй воли не был по достоинству оценен.

Впервые Дугласу настолько сильно не хотелось возвращаться в отельный номер. Прежде он забрел в уютный милый ресторанчик, где наедине с незнакомцами, не разделявшими его триумфа, отпраздновал первый проблеск света во тьме, которая, как казалось, не отступит ещё долго. А затем всё так же неспеша направился в отель, где крепко уснул, не терзаемый больше сомнениями и страхом.

Будущее теперь не сулило уничтожить мужчину. И сделав первый шаг, Дуглас был счастлив осознать, что тот отдалил его от пропасти.

***

В перерывах между тем, чтобы готовить лекции, ставшие причиной бессонных ночей Дугласа, он приступил к поиску жилища, позволившего мужчине пустить в Филадельфии корни. Как бы сильно не хотелось прощаться с Вашингтоном, он не стал обманывать себя ожиданиями вернуться туда в скором времени. После увольнения ему выделили компенсацию, сперва казавшуюся неуместным откуплением, но теперь эти деньги ему наконец-то пригодились. Этой суммы оказалось вполне достаточно, чтобы найти приличное жилище где-то в центре города.