Несмотря на поздний час, Танрэй не удавалось заснуть: ей было душно, неуютно, тяжко. Она мыкалась по дому и внутренне досадовала на кулаптра, который, узнав про эпидемию, запретил ей появляться среди большого скопления людей. Паском, конечно, безусловно, бесспорно был прав, но почему она должна страдать в то время, как ее муж веселится и даже не вспоминает о ней?! Почему она не может жить, как все нормальные люди? Ей тоже хотелось бы радоваться жизни вместе со всеми, а она обязана страдать в безуспешных попытках заснуть, ворочаясь с боку на бок и ловя ртом горячий воздух, которого все равно не хватало.

Танрэй села. Она сама нагнетает на себя отрицательные эмоции... С этим нужно заканчивать.

Молодая женщина поднялась и набросила на себя широкую шелковую накидку...

Она и не догадывалась, что у дома, в который она держала путь, ее увидит чужое око...

Танрэй постучалась и услышала голос:

– Не заперто, входите!

Не заперто, входите... Она вошла и огляделась. В этом доме действительно не было ни одного зеркала...

Сетен сидел на троне, положив больную ногу на стул и листая привезенную с Оритана книгу.

– А, сестренка...
– сказал он и как будто не удивился.

Танрэй вошла к нему. Экономист отложил тяжелый фолиант и посмотрел на позднюю гостью.

– Славная ночь, Сетен.

Он ждал. Он знал, что она пришла не просто так. Танрэй села на пуфике неподалеку от него.

– Для кого как, сестренка-Танрэй... Ты ведь хочешь о чем-то просить меня, правда?

Молодая женщина посмотрела на него удивленно.

– Итак?..

– Да. Ал собирается лететь на днях в Тепманору. Я знаю, что ты еще не совсем здоров...

– Ты хочешь, чтобы я отправился в Страну деревьев с белыми стволами вместо твоего мужа, - договорил он, когда собеседница запнулась.

Танрэй опустила глаза и кивнула. Землю слегка тряхнуло.

– А почему, собственно, ты решила, что подлец-Тессетен согласится на столь бескорыстное деяние?

– Ты не подлец.

– Но циник.

– Циник. А еще больше любишь убеждать в том других, как будто это принесет тебе какую-то выгоду...

– Ты проницательна, сестренка. Но недальновидна. Вся беда в том, что я действительно циник...
– Сетен рассмеялся.
– И ты зря преодолевала столь долгий и, верно, трудный для тебя путь, потому как я вне зависимости от решения твоего мужа полечу в Тепманору послезавтра.

– Но я хочу, чтобы ты заменил его.

– Увы, маленькая. Этого мне не осилить. Ты можешь уходить. Я никогда не заменю Ала. Это все, чего ты хотела?

Танрэй посмотрела ему в глаза. Взгляд Сетена казался враждебным. Она немного растерялась.

– Я прошу не из-за него или из-за себя...
– может быть, хоть жалость поколеблет его презрение; сейчас ей все равно: главное - добиться результата, и неважно, каким путем.
– ты прекрасно знаешь, что я консервативна, а наши обычаи требуют присутствия мужа рядом с женой, когда наступит ее срок... Поэтому я не хочу остаться одна...
– у нее получилось просить. Возможно, потом она пожалеет о содеянном...

– Только ради этого я и понадобился тебе...
– с сарказмом констатировал экономист, спуская ногу со стула.

– Сетен, мне трудно понять тебя. Я не могу влезть в твою кожу и стать твоей душой, чтобы почувствовать, что чувствуешь ты. А потому просто скажи, поможешь ли ты мне... еще раз?

Эта обезьянка считает, что если уж однажды запрягла, то теперь погонять можно все время... А она, в общем-то, не так уж далека от истины...

– Я сделаю, что смогу. Но не даром.

Танрэй затравленно посмотрела на него.

– Разреши мне единственное, чего я никогда не делал и никогда уже не сделаю...
– и к своему стыду Тессетен почувствовал легкую робость: она вправе отказать. Она скорее всего откажет... Она не поймет и не позволит.

Танрэй отвела полы накидки и немного улыбнулась, но не ему, а внезапно пришедшим в голову мыслям, нисколько не касавшимся темы разговора. Глаза ее точно смотрели внутрь. Экономист был поражен: и поняла, и разрешила... Сетен протянул руку и приложил ладонь к складкам платья, нежно обрисовывавшим ее необычно округлые формы. Ее малыш доверчиво ткнулся изнутри в чужую руку.

Тогда Танрэй медленно подняла глаза и стала наблюдать за Тессетеном. Тот замер, но через несколько мгновений его лицо помрачнело и ожесточилось:

– Уходи отсюда, сестренка!
– рявкнул он, отдергивая ладонь.
– Я уже говорил тебе это!

Она ощутила, как малыш, обиженный несправедливой и резкой вспышкой, напуганный громким и злым голосом, взбрыкнул ножками и свернулся клубочком. Сетен вскочил, в ярости доковылял до выхода из сектора и распахнул дверь.

– Прочь! И никогда больше не появляйся здесь!