Машина развернулась и съехала к обочине, приблизившись к ее кривому деревцу. В салоне включился свет. Отстраненно, с полным безразличием, девушка разглядела: в "Паджеро" находился какой-то мужчина в черном плаще или пальто.

– Ася, - подойдя к ней, тихо сказал незнакомец, поехали...

Она подняла голову и все-таки не сообразила спросить, кто он такой и откуда знает ее имя, а просто поднялась и молча пошла за ним в джип.

Незнакомца звали Владом. Он налил продрогшей до костей попутчице горячего кофе из термоса и, пока она пила, держа обеими дрожащими руками пластмассовый стаканчик, рассказал, что был другом Хусейна и присутствовал на похоронах, там и заметил спрятавшуюся за деревом Асю. Она равнодушно восприняла его слова. Тогда Влад вложил ладонь девушки в свою, продел свои пальцы между ее и слегка сжал. Так делал Хусейн, которого больше не было... Она тихо завыла.

– Не плачь, Незабудка!
– серьезно попросил Влад, глядя на нее глазами - синими и печальными, как у брошенной собаки. Все только начинается...

Не веря ушам, она замерла. Влад отпустил ее и молча завел машину.

Сколько раз потом, много месяцев позже, наблюдая за его возней с сыном, за общением с собственной матерью, Ася замечала в нем черты странной двойственности. Странной, непонятной была его душа. Изредка он был так сильно похож на "милого горца", что она замирала. Затем на его место заступал другой - человек ли?.. Этот "второй" кувыркался со своим сыном, участвовал в его играх, разделял все его интересы, а потом, когда находил нужным настроить его и себя на серьезный лад, единственным взглядом мог заставить мальчика повиноваться... Ася видела такие отношения, но... не у людей. Не у людей...

После встречи у кладбища Ромальцев надолго исчез, и она почти забыла про него, долечилась в стационаре, вернулась к обычной жизни. Смогла даже сдать экзамены в своем университете. Наступила весна. Город оживал, вселяя в Асю лютую тоску.

И в один прекрасный майский день Влад приехал к ней и встретил ее у дверей аудитории с охапкой бархатной сирени. С тех пор они были как будто вместе. Вместе и порознь. Она видела и любила в нем Хусейна. Он давал ей понять, что он не совсем такой, каким она его воспринимает: всего-навсего человек, поведение которого сходно с поведением покойного друга.

За три года ничего не изменилось. Они не стали ближе друг другу. Ася видела, что Влада что-то подтачивает изнутри. Глаза его тускнели все больше, и он походил на загробную тень. Редкие вспышки в нем "Хусейна" уже скорее пугали, чем радовали ее.

– Мы должны решить, как нам быть дальше, Влад, - однажды сказала она.
– Оставаться в неопределенности я уже не в состоянии... Это НЕ НОРМАЛЬНЫЕ отношения, понимаешь?

Ромальцев опустил глаза и сказал тихим, до боли знакомым голосом:

– Я люблю тебя, Незабудка. Подожди еще совсем-совсем немножко, дай поставить точку...

– "В земле Египта дышит Осирис!" - вторили шепотом стражники и вельможи из свиты юного фараона.

– Ты мог бы войти в Ростау, мой повелитель...
– печально, охрипшим голосом, молвил Помощник Верховного Жреца, стоя в неподвижной тростниковой лодке.

– И я войду в Ростау!
– возразил безбородый правитель священной земли.
– Тело мое легко, как папирус: отныне я умею летать!

– Чем так летать, мой царь, куда лучше упасть и разбиться...

– Отойди!
– юноша оттолкнул от себя Попутчика и ступил на сходни.

В лучах закатного солнца, вдали, на полированном склоне пирамиды, сидело что-то темное, похожее на птицу.

– Бенну, Бенну! Я иду к тебе!
– крикнул фараон и сквозь расступившуюся толпу бросился к нему.

Темная птица гордо расправила крылья, и так они были огромны, что пирамиду заслонила тень. И тень эта казалась полупрозрачной, ибо крылья птицы были кожаными, перепончатыми, с цепкими коготками в местах сочленения суставов. Подданные испуганно вскрикнули, но юный царь не хотел этого замечать. Птица была для него самой прекрасной, самой долгожданной. С нею он умел летать.

– Где мать и отец твои, фараон?
– насмешливо спросила птица, вразвалку топчась на выступе монумента.

– Ты - мои мать и отец, Бенну!
– крикнул юноша.
– Спустись и забери меня с земли!

– Отдай долг чести Усиру и Исет, маленький Хор, и я возьму тебя с собой!

– Я велю забыть их, если они станут преградой для нас в нашем стремлении к небу!

Птица закаркала от смеха:

– Ну, так летим, маленький Гор! И пусть все они, и ты тоже, забудут о начале. Забвение - вот ваш удел, лжебоги! крикнула она в небо.

Попутчик бежал к ним, но расстояние, которое юный фараон преодолел за время, когда в мигании смыкается и размыкается верхнее и нижнее веко, для Помощника Верховного Жреца казалось непреодолимо долгим.

Черная птица расхохоталась и протянула юноше когтистую лапу:

– Летим, мой маленький странник, - издеваясь, она снесла яйцо и заверещала от смеха.
– Прощайте, беспамятные!

Яйцо покатилось вниз, раскололось, из его вырвался смрадный дым, который окутал всю толпу. Попутчик взмахнул руками и, словно крыльями, накрылся своим балахоном с головой. Подданные же кашляли в дыму и забывали, забывали...