Но экье некромант, конечно, тот ещё жук! Могильный, ага. Интересно, это он схалтурил, нарочно оставил мне в подарок остатки чужой души или просто всё само так вышло? Уж мне ли не знать, какие фокусы порой откалывают души, не отпущенные вовремя в эмпиреи или в бездну…

И мне-то что теперь делать? Ну ладно, обижать Талину без нужды я не стану, ей и без меня несладко пришлось.

«Спасибо».

«Не за что. Но ты будешь мне помогать. Сама, по доброй воле».

Ещё одна пауза, на сей раз покороче.

«Хорошо, — в голоске звучит несвойственная ему решимость. — Что я должна делать?»

Замечательный вопрос, ещё бы знать на него столь же замечательный ответ.

«Для начала — рассказывать о тех, кого я увижу. Сэкономишь мне время, чтоб я не перерывала нам всю память. Затем… если вдруг почувствуешь что-то, похожее на то, что ощущала перед смертью — дашь мне знать. Немедленно».

«О, это я могу!» — честно говоря, я не поняла радости Талины. Её обязали рассказывать захватчице её тела обо всём и обо всех. За это её всего-навсего не тронут. Как по мне — сделка нечестная. Вывод? Я по-прежнему ничего не понимаю в людях. Утешает, что тут сказать.

Ну и… наверное, нужно предупредить девочку ещё об одном аспекте нашей с ней общей проблемы.

«Ты только не нервничай, ладно? А то у нас голова заболит. В общем, то, что ты жива… что мы живы… это временно. Недели на две, в лучшем случае, месяц. Затем… в общем, ты растворишься, исчезнешь. Сможешь уйти в свои эмпиреи, там тебе самое место. Светлые проводники уже заждались, наверное».

Подумав, я добавила:

«В этом ты мне точно можешь поверить: в бездну ты не попадёшь. Уж я-то знаю».

Неоспоримый факт: я знаю. Талина до того милая и хорошая девочка, настрадавшаяся по жизни, что от пары её реплик у меня голова болит. Наша с ней, между прочим, общая голова. Ей от меня тоже наверняка не полное лукошко восторга прилетает.

Так что если за эту пару недель я не успею её развратить — а я не успею, с чего бы мне? — то лететь Талине даар Кринстон в эмпиреи без задержек и пересадок. Ей там наверняка заготовлена какая-нибудь райская долина с деревенской пасторалью, овечками и хорошеньким пастушком. Ладно, хорошенького пастушка я дорисовала для полноты картины, но остальное-то правда! Насколько я знаю. А я не слишком много знаю о горних эмпиреях.

Кажется, Талина в моей голове захихикала. Ну и что тут смешного?

«А ты куда направишься?»

Ещё один хороший вопрос.

Как рассказать хорошей человеческой девочке о цикле жизни грязи обыкновенной? Когда овладеваешь человеком — и постепенно словно бы проявляешься в этой жизни, становясь им, напитываясь его мыслями, эмоциями, желаниями. Последнее наиболее важно: у демона нет желаний, есть лишь постоянный голод, который не дано утолить. А желания людей такие разнообразные, такие… иногда удивительно милые. К исходу второй недели счастье достигает пика. Потом же ты выцветаешь, и чужая душа покидает выбранное тобой тело, забирая с собой человеческие страсти. Всё стирается, становится серым и никчемным, ты вновь превращаешься в то, кем была до этого. В грязь, сквозь разводы которой проступает демонический голод. И ты ищешь новое тело, новую душу…

Похоже, Талина на какое-то время ощутила мои эмоции. Или воспоминания прочла: для меня ситуация с незахваченной и непоглощённой душой тоже была в новинку, так что скрыть от соседки боль и голод я не сумела. Не то чтобы не старалась, но… а как скроешь-то, если одно тело на двоих? Несчастная девочка молчала минут пять — я уж думала, что она постарается замять тему и поговорить о чём-нибудь менее болезненном, когда меня ошарашили заявлением:

«Бедная ты, бедная!»

И не успела я опомниться, как Талина сообщила, что будет молиться за меня Всеблагой Праматери. Вот только молитвы в нашей общей голове мне для полного счастья и не хватало!

«Ой. Извини-извини-извини. Ты… на меня не сердишься?»

«Извиняю. Не сержусь. Давай спать уже».

А что ещё я могла ей сказать? Совершенно не хотелось отпущенные мне часы и дни проводить в драках за собственное сознание. Кроме того…

Вот это желание отомстить за Талину, уничтожить тут всё и выжечь дотла — чьё оно? Она точно ничего подобного не желала — разве что в самых тёмных и запущенных уголках души, куда не заглядывала, пожалуй, с самого своего рождения и до смерти. А значит, оно… моё? И ярость тоже моя? Вот всё то, что я чувствовала за сегодня, включая отвращение к рукоделию — чьи они, бездна всё заешь?

Над этим определённо стоило поразмыслить на досуге, но сейчас я слишком устала — или по крайней мере устало моё нынешнее тело.

Так что пришлось дать ему отдых. Сон был беспокойным, но к этому я давно привыкла. Когда демон вселяется в человека, тому не спится. Такая вот маленькая неприятность.

Утро началось со звона гонга — ужасно громкого и ужасно мерзкого. Меня подбросило на кровати. Рядом со стонами и смачными зевками просыпались остальные обитательницы спальни. От чудовищных звуков ломило зубы. И как люди могут привыкнуть к чему-то подобному?