Даже адски тяжёлая жизнь (не жизнь, а пытка) не утешает человека, что жизнь коротка.

Многие люди не пережили бы вторую жизнь, если бы Всевышний предоставил такую возможность: от одного этого их хватил бы апоплексический удар от страха или счастья.

Людей невозможно научить умирать, но это незнание, к сожалению, не препятствует их смерти.

Смерть зародышем поселяется во всех людей (во всё живое) в один и тот же день — день рождения, а вступает в свои адовые умерщвляющие права в разное время, ибо смерть (в любом возрасте) всегда дееспособна — могущественна.

Прошлое будирует тоску и печаль из-за невозможности вернуть его или что-то там изменить; настоящее огорчает возникающими проблемами и суетой сует; будущее тревожит и пугает неопределённостью. Как видно, человек обложен, подобно волку, своеобразными «красными флажками», из которых ему не вырваться до конца жизни.

Абсурдность, бессмысленность поиска смысла жизни выражается уже в том, что это отвлекает и отрывает от самой жизни.

Преступление, глупость или мудрость данной эпохи одинаково не воспринимаются следующими эпохами как полезный урок.

Жизнь, пронизанная искусством, и отличает человеческое бытие от скотского существования.

Время, которое тратишь со здравым смыслом, приносит деньги, а которое тратишь неразумно, приносит долги.

Человеческая жизнь опутана вечной сетью явных и скрытых рисков (опасностей): тех, что люди осознают при своих поступках, и тех, что объективно существуют вне их сознания.

Честь и совесть чаще меняют на злато в смутные времена и при коррумпированной власти, а на почести их меняют в мирное время.

Человека без социальных и чувственных желаний трудно оценить, особенно его будущее, ибо он, по существу, живой покойник.

Равнодушие, безразличие человека — беда для его близких и просителей; равнодушие, безразличие народа — беда для него самого.

Грядущие поколения — более надёжные носители истины в определении величия человека, нежели его современники.

В своих молитвах люди всегда просят для себя счастья и здоровья, редко — благоразумия, и никогда — порядочности и совестливости.

Если материализм не братается с идеализмом, то в борьбе за примат он впадает в крайность: пытается отправить идеализм на эшафот небытия как проводника «крамолы» общечеловеческой нравственности и духа свободы.

Великие деяния (созидательные или разрушительные) совершаются как под влиянием реальной (истинной) идеологии, так и под воздействием лживой (несбыточной), и неизвестно какие идеи больше воздействуют на их свершение.

Идеи ушедшего из жизни учёного (мыслителя, писателя) чаще вспоминают современники не от любви или уважения к нему или преклонения перед глубиной, эпохальностью его мыслей, а в знак признательности судьбе, что был краток жизненный путь автора-смутьяна. Грядущие же поколения вспоминают труды этого великого автора в связи с истинностью его идей.

Каждая религия предпочитает, чтобы истина сопровождала её, а не она истину.

Фанатики обычно доводят свои идеи до абсурда, поэтому преследуемые ими цели оборачиваются штыками против них самих.

Фанатизм — почва не только невежества, но и безнравственности, часто взращивающая преступления.

Идеалы привлекательны не только красотой, но и загадочной романтикой, соприкасающейся с грёзами приверженца идеалам.

Принципы поведения, основанные на высокомерии, ослином упрямстве, глупости, зависти и недоброжелательности, — это грани паранойи самодурства, ведущие к неудачникам.

Хотя тщеславие, диктующее поступки, и опирается на эгоизм, оно должно подчинять его в межличностных отношениях реалиям, дабы не затруднить путь к желаемому и саму жизнь.

Мера поступков заключает в себя не только здравый ум, но и воспитание человека и его культуру.

Желания подслащиваются грёзами и мечтой, а свершения — удовлетворённостью или (и) злорадством.

Нет более мечущегося человека, чем тот, кто одержим честолюбием, но не знает границ своих способностей и недостатков.

Подражание — это форма внешнего выражения согласия, подталкиваемого восхищением.

Профессор — это студент, успешно защитивший публично свои научные трактаты.

Любопытство для учёных — двигатель познания истины, а для праздных и бездельников — манок, проводник к порокам.

Если искусство, облагораживая, совершенствует человеческую природу, то естественная природа, вдохновляя, подпитывает искусство.

Слова, трогающие сердце, подтверждают более высокий уровень ораторства, чем слова, доходящие до ушей, ибо порывы сердца чаще подталкивают к поступкам, нежели холодный разум.