Шрифт:
— Вранье это все! Откуда взяться Седому…
— Да я сам видел, как из Атласа приехали и сразу в администрацию…
— Да бухать они побежали в администрацию эту вашу!
— Ага! Бухать! Просили артиллерию и людей выделить в Атлас, да только Сиплый им по губам поводил и обратно отправил.
— Седой бы один все Осиново нагнул с Комендантом!
— Да зачем ему это?!
— Ну, вот и нагнул!
— Но это не значит, что тут весь клан…
— А кто тогда гарнизон Тихого перебил?!
— Да не гони! В Осиново же Краш гарнизон держал!
— Вот Комендант твоего Краша и сожрал, и еще попросил…
В стену полетела пивная кружка. Пока в стену, только лишь от желания выместить запал спора на чем-то, что можно разбить, и что не было бы лицом собеседника. Еще немного — и в ход пойдут другие аргументы.
В сторону рейдеров выдвинулись двое вышибал, но бармен остановил их, выключил музыку и подошел к столику сам.
— Бойцы, вы че тут бузите, посуду бьете?
Спорщики смолкли, разом обернулись:
— Нормально все, начальник! За кружку заплатим.
— Не надо платить. Я тебе их десять вынесу, хоть стреляй. На улице. А тут люди отдыхают.
Спорщики миролюбиво заворчали, наперебой обещая вести себя прилично, и тут из-за соседнего столика за кого-то из рейдеров вступился мужик, захмелевший ровно до того уровня, когда все происходящее кажется относящимся лично к тебе.
— Да все верно он базарит, Седой нормальный мужик, к чему ему Осиново и этот кластер вообще?! Погонщики вообще стабы не трогают!
— Седой — нормальный мужик?! Язык тебе надо…
— Слышь, что ты мелешь!
— Что ты орешь? Ты хоть раз такое слышал, чтобы…
В спор мгновенно втянулись все вокруг. Кричали, трясли кулаками, картинно разводили руками, поднимались с места, предлагали «выйти на улицу» и тут же забывали, к кому обращались, находя нового человека, с кем можно поспорить.
Даже Кнут оторвался, было, от еды, взглянул на Ворота, на командира, и не найдя в их поведении нервозности или желания принять участия в общем гвалте, уткнулся в тарелку.
Сам же настоятель, хоть и выглядел под плотными слоями бинтов спокойным, неожиданно для себя почувствовал, как происходящее все сильнее захватывает его. То ли потому, что он сам совсем недавно столкнулся с Кормчими, слугами Погонщиков, то ли из-за того, что уже давно не участвовал в таких вот посиделках, пьяных, разгульных, брызжущих тестостероном и агрессией. Совсем вроде бы недавно он и сам был тем еще гулякой: солдатом срочной службы, любящим притащить из самоволки пару литров спирта и вместе с ребятами из роты устроить ночные посиделки в спальнике, поспорить, поссориться, подраться, а потом мириться, уткнувшись друг в друга лбами, жалуясь на неверных девчонок, невпопад распевая что-то из русского рока, а потом стоять утром на взлетке с похмелья, задерживая дыхание, чтобы не обдать перегаром взводного.
Прошлое вернулось на время, взволновало, и отступило, уступая место совсем другому чувству.
— Ша! — крупный, едва ли меньше Скалы, рейдер поднялся посреди зала, — Погонщики — ублюдки хуже муров! И кто против — будете иметь дело со мной!
Ворота захлестнули эмоции, охватившие всех спорщиков одновременно: возмущение выскочкой, который из-за своих габаритов и излишнего хмеля взялся командовать, узнавание, видимо, поднявшийся мужик был большинству хорошо известен, и за ними согласие и одобрение, ведь как ни крути, а клан Погонщиковнельзя было назвать безвредным.
— Стабы они, может, и не громят, — продолжил здоровяк, — Но людей мутантам скармливают. Иммунных людей, не зараженных! Таких, как мы с вами. Может родственников ваших и друзей, кто там знает, кто им на пути попадается.
Большей частью бара теперь владела одна и та же мысль, с которой соглашались даже те, кто только что в пылу доказывал едва ли не обратное: «Погонщики — ублюдки хуже муров!».
Ворот почувствовал это так ярко, словно именно он был говорившим и на него были направлены сейчас десятки глаз. Одинокие и слабые по отдельности мысли, сливаясь в общий поток, усиливали друг друга, окрашивались в ярко-красный пульсирующий цвет. Настоятель привычно вдохнул это общее настроение, как делал это не редко на проповедях, и вернул его обратно, каждому, кто нуждался в его поддержке, но не словами, как привык, а мысленнозаглядывая людям в глаза, пожимая им руки, окутывая впитанными и усиленными переживаниями.
— Надо в Атлас идти! Седой туда придет, — крикнули из толпы.
Ворот подхватил и эту мысль, пережил сам и раздал окружающим. Не думая, что делает, не веря, что это поможет, просто потому, что считал это правильным и нужным — думать вместе со всеми.
— Сиплый, козел, отказал Атласу в помощи! Ну и пусть сидят тут, а мы пойдем, что мы крысы что ли?
Настоятель не был уверен, что Сиплый — козел, но решил не оставаться в стороне, сжал кулаки от возмущения, посмотрел на своих спутников, с удовольствием заметил, что Кнут сопереживает не меньше его, оглянулся на командира и с удивлением увидел, что ни Кумник, ни Скала не поддались общему настроению и настороженно вертят головами, кого-то высматривая.