Да, это были Древние.

Но не только.

Бездна за его спиной, она…

Сверкнул Драгнир, сшибся с валуном, высек сноп искр; Иммельсторон отразил бросок змея.

Беловолосое создание, Древняя богиня, больше всего напоминавшая сейчас огромного богомола, налетела, ударила, сбивая его назад, в пропасть.

— Некромаг!

Россыпь ослепительного пламени, бездна расступается, он падает — нет, он летит — и, задыхаясь, открывает глаза в собственной постели.

А над ним склоняется Ньес.

Лоб его покрылся пoтом, дыхание вырывалось тяжело, со свистом, воздух приходилось тянуть в себя, словно густой вар.

— Некромаг… — она села рядом, гибко, мягким движением. — Куда ты загнал себя, некромаг? Нет, не двигайся и не ничего не отвечай. — Целительница ловко подсунула ладонь под взмокший его затылок, поднесла к губам Фесса виалу с остро пахнущим эликсиром. — Пей, скорее!..

Эликсир, если б смог, наверное, вскипел бы от вкачанной в него магии.

— Пей. Ты отдал слишком много сил. Не спрашиваю, где и во имя чего, но отдал. И явно не столь приятным образом, как твои спутники.

Фесс попытался заговорить, спросить загадочную врачевательницу, как она вообще тут очутилась, но та лишь прижала пахнущую травами ладонь к его горячим и сухим губам.

— Молчи. Знаю, что хочешь спросить. После нашего похода я как знала — что-то случится. Кто-то в тебя нацелился, некромант, а то, что мы нашли убежище лича… ну, знаешь, как в силок попадаешь? Задел за верёвочку и всё, петля на шее. Так и тут. Нет, я тогда этого не понимала, только сейчас…

На неё было хорошо просто смотреть. Даже сейчас, когда она не думала о красоте или чем-то подобном.

— Уж слишком просто мы его нашли… — проскрипел Фесс, и целительница сердито сдвинула брови.

— Молчи, пожалуйста. Да, ты прав. Слишком просто нашли. Причем, заметь, ничего особенно важного, ничего такого, что перевернуло бы всё. Да, я тоже верую в Господи нашего, и для меня Город греха… боль, большая боль. Но чего ещё ожидать от лича? Что он будет нас ждать, как паинька?.. нет, молчи, я же сказала! И вот я кружила здесь, кружила… всё ближе к тебе и ближе… пока не почуяла, что ты падаешь. Да, ты падал — я побежала, я страшно испугалась — но успела!.. Ну, полегчало немного? Погоди, сейчас ещё кое-что в тебя волью…

— Ньес… я…

— Я тоже ничего не понимаю, сударь некромаг. Ты смутил меня своими рассказами и вопросами. Про меня. Про госпожу Кейден. Я…

— Ньес! — силы прибавлялись и нарастал гнев. — Госпожа Кейден — драконица из моего мира! Погибшая некоторое время назад! И невесть как явившася здесь, вызванная каким-то варлоком!..

Ньес взглянула на него печально, словно доктор на безнадёжного пациента.

— Тебе кажется, сударь некромаг. Я знаю её всю мою жизнь.

— Тогда кто-то из нас двоих — безумен.

Целительница вновь вздохнула.

— Я сделаю всё, чтобы тебя исцелить, некромаг Фесс.

Он скрипнул зубами. Попытался шевельнуться — но ни руки, ни ноги не слушались. Голова начинала кружиться, наплывала темнота

— Что… ты… дала… мне?!

— Ничего страшного. Тебе нужен сон. Тебе будут сниться замечательные сны… и в них свершится исцеление…

Веки отяжелели, удерживать их он больше не мог.

И сразу же ощутил мягкий солнечный свет, прошедший сквозь свежую весеннюю листву. Ощутил касание ветерка, запах свежего хлеба.

Над ним шумели кроны, где-то совсем рядом журчал ручей, перекатываясь через мшистые валуны. Прокричала сойка.

И тотчас же руки Ньес обвили его шею. Она прижималась сзади, обнимала его, шептала на ухо что-то успокаивающее, тихое; он не мог разобрать слов, но это явно было не про лича и неупокоенных.

Собственно, что там личи и неупокоенные!.. Всё это сделалось неважно. Важными оставались только её губы и нежные руки. В нём не поднималось тёмного и жесткого желания — нет, хотелось, чтобы она так обнимала бы его всегда и ничего бы не менялось.

Однако у целительницы имелось на этот счёт своё собственное мнение.

Он так и не понял, как они оба оказались нагими, как в его ладони оказалось мягкое, тёплое и округлое. Как над лицом его нависло её лицо, лукавый взляд, чуть прикушенные губы и руки, касающиеся его, нажимающие на грудь и, словно корни, вытягивающие из него боль.

Она уводила его к сверкающему, радостному, праздничному. Обхватывала, принимала в себя, вбирала в себя, и дышала всё чаще, призакрыв глаза; боль подчинялась ей, послушно уходила прочь, растворялась и расточалась.