Некромант молча кивнул. Одно движение — и острие глефы почти упёрлось в складки морщинистой кожи на шее старого волшебника.

— А-а… н-ння… п-прошу вас… с-сударь… оружие ваше… оно очень острое…

— Очень острое, — кивнул Кэр.

— Во избежание случайностей…

— Во избежание случайностей — не шевелитесь.

В соседнем покое послышалась какая-то возня, а потом пронзительный визг. Маэстро задрожал.

— М-марица…

Отец Виллем вернулся. Перед собой он подталкивал согнувшуюся в три погибели девицу, курносую и с медно-рыжими волосами в накинутом плаще. Почему-то средь бела дня оная Марица облачена была в ночную сорочку.

Монах весьма уверенно заломил бедняге руку за спину.

— Это у вас что, маэстро? Ученица? Очень уж шустрая, колдовать пыталась, да недостаточно быстро. Пришлось её слегка того…

— А-а-а-атпустите! — заныла девушка. — Я, я, я… испугалась я!

— Покушение на слугу Святой Конгрегации, — ласково проговорил отец Виллем, — посредством обычного оружия альбо колдовских чар, особливо при выполнении оным слугой своих обязанностей, Церковью Господа нашего на него возложенных, карается публичным бичеванием альбо заключением в монастырь на хлеб и воду, по усмотрению отца-настоятеля или матери, покуда не сочтут они, что грешник или грешница достигли истинного раскаяния…

— И-и-и!..

— Не «и-и-и», а покайся, грешница.

— И! И! И!

— Оставь её, зверь!.. — фальцетом выкрикнул маэстро. Некроманту тоже стало несколько не по себе — мучить просто так девчонку?..

— Я думаю, — спокойно сказал монах, — что тебя, милочка, надлежит забрать к нам, в Святую Конгрегацию. Там, в уютной камере, снабжённой всем необходимым, как-то — решеткой для поджаривания, дыбой, а также…

Марица обмякла. Мэтр Гольдони затрясся, по щеке его покатилась слеза.

— Нет! Нет, не мучайте её, она ничего не знает!..

— А кто знает? — хладнокровно осведомился отец Виллем и что-то сделал с заломленной назад рукой Марицы, отчего та вновь крикнула — надрывно, не играя, с настоящей болью. — Кто знает, маэстро? Укажите нам его. Этот лич — убийца и негодяй. На нём кровь множества людей и погубленные души тех, кого он чернокнижием поставил себе на службу. Зачем вам, честному волшебнику, его выгораживать? Вы богаты, уважаемы, осыпаны благоволениями его милости виконта. Зачем рисковать всем этим? Для чего?..

— Отпустите мою девочку…

— Охотно отпущу. Кто она вам? Дочка, внучка, племянница?..

— Неважно. Просто отпустите!.. Я буду, буду говорить!..

— Прекрасное и мудро решение, маэстро. Помните, что властью, данной мне Святой Конгрегацией, я имею право отпускать грехи и единолично решать, насколько злоумышленник раскаялся в своих деяниях. Расскажите нам всё, без утайки — и мы исчезнем из вашей жизни. Навсегда.

Мэтр тяжело вздохнул. Сморгнул слезу.

— Как звали этого колдуна при жизни, я не знаю…

…- Прекрасно, маэстро, просто прекрасно. Видите, как всё просто? Понимаю вас — Церковь учит нас понимать всех, даже самых закоренелых грешников — и, если вы сказали правду, грех ваш будет вам отпущен.

Они шли втроём — Марицу монах, как и обещал, оставил в особняке мэтра Гольдони. Старик-чародей кряхтел, пыхтел, поминутно озирался и дрожал крупной дрожью.

— Понимаю, понимаю, — успокоительно журчал отец Виллем. — Хотелось грешить плотью с молоденькой, что ж, прискорбно, но — слабы люди, нетверды в вере, вот и уловляют их… Значит, лич пообещал эликсир, полностью возвращающий мужскую силу?

— Пообещал, проклятый… — заныл маэстро.

— И исполнил.

— Исполнил…

— И даже, наверное, запас оного нечестивого снадобья остался?

— Остался… — весь дрожа, признался чародей.

— Вот и хорошо, — ласково сказал монах. — Помоги нам, маэстро, и Святая Конгрегация сочтёт твои прегрешения яко небывшие. Значит, лича интересовали твои изыскания на предмет неких артефактов, каковые ты должен был доставить к нему в логово?

— Точно так, святой отец, — мелко закивал чародей. — Но… артефакты эти один смех, а не артефакты, так, пустяки…

— Сударь некромаг, он говорит правду?

Фесс молча кивнул. Монах был ему неприятен — он ведь и в самом деле стал бы пытать эту девчонку. Нет, ритуальное мучительство было, как мы помним, коньком дуотта Даэнура, декана факультета малефицистики, но всё-таки, всё-таки…

— А зачем же тогда личу потребовались эти безделушки?

— Не ведаю, святой отец, еt adiuravi in Deo, клянусь Господом!

— А не приходилось ли тебе бывать в Городе греха, маэстро?

Тут старикан затрясся уже весь, едва не теряя длинноносые туфли.