Мы с небывалым азартом швыряли кубики, затаив дыхание в ожидании, какое число выпадет, передвигали фишки, рубили их друг у друга, возвращая на исходную позицию. Ликовали, насмехались по-доброму друг над другом, то хвалясь, то подтрунивая. Детский сад — по-другому не скажешь. Однако я стала замечать, что рубил Стас мои фишки почему-то очень редко. Удача все больше сопутствовала мне. Наконец-то, за несколько минут до крушения мира Вселенная сжалилась надо мной, послав мне везение. Сначала я не придавала значения, искренне радуясь, что фортуна повернулась ко мне лицом, а потом вдруг заподозрила:

— Стас, ты поддаешься, что ли? – возмущенно уставилась на Назарова и в запале отобрала у него кубики.

— Нет. С чего ты взяла? — он посмотрел на меня невинным взглядом.

— У тебя тройка, ты должен был срубить вот эту мою фишку, — ткнула я, нахмурившись.

— Да? Я не заметил, — пожал он плечами.

— В который раз? У тебя что, со зрением проблемы? Так нечестно, Стас. Нельзя поддаваться.

— Хорошо. Больше не буду, — согласился он на полном серьезе, — кидай, твой ход.

— Нет, сначала сруби.

— Хорошо-хорошо. Вот срубил. Довольна?

— Да.

А потом... А потом снова продолжилось то же самое, то у него кубики неровно встали, то обсчитался, то опять забыл посмотреть и я, воспользовавшись форой, опять убегала от него далеко-далеко вперед. Всеми правдами и неправдами он зачем-то давал заработать мне выигрыш. Я чувствовала себя так, словно мне снова помешивали ложкой в чашке чая сахар. Глупая опека. Бессмысленная забота. Ощущать себя жалким существом мне не нравилось, и я от этого очень бесилась.

Заметив очередной мухлеж, я не выдержала и возмущенно смела с доски все фигурки.

— Все, Назаров, я так больше не играю, — нахмурилась и мне вдруг захотелось надуть губы и даже пустить крокодилью слезу. Ужасная неимоверная глупость, но, кажется, аура этого “оберегателя Малышей” подействовала на меня отрицательно. Состояние беспомощной инфантильности вдруг охватило и меня. Но, естественно, я делать этого не стала. Просто разозлилась еще больше, увидев на его лице хитрую ухмылку. Своим смехом Стас без зазрения совести признавал свои поддавки и к тому же нисколько в них не раскаивался. Схватив картонную игровую доску, я швырнула ее в него, потом еще и толкнула руками в грудь. Назаров — с виду немощный и с трудом подтягивающийся всего десять раз, но сдвинуть мне его не удалось. Я толкнула еще раз, раздражаясь все больше. В этот раз он сдался, завалился навзничь от моего невесомого для него тычка и рассмеялся сильнее.

— Сволочь ты, Назаров, — я собрала фишки с пола и кинула целую горсть ему в лицо. Постаралась кинуть, но он тут же прикрылся руками. Пластмассовые фигурки рассыпались, так и не достигнув нужной мне цели. Цель продолжала ржать и уворачиваться от новых партий шрапнели в виде фишек и кубиков, которые я бросала в него. Совсем разбушевавшись, я выгребла какие-то жетончики из другой коробки и затолкала за шиворот ушастому. Гад, потому что! И бесил страшно…

Стас старательно выпотрошил все, что попало ему за пазуху, и со страшно произнесенной угрозой бесцеремонно попытался добытое отправить в вырез моей блузки. Я ахнула от такой наглости. Мы сцепились и несколько секунд пытались по-детски драться, но быстро и резко смущенно отступили.

Пробурчав, я достала пару пластмассовых кругляшей, которые все же умудрились попасть мне под рубашку. Бросила их напоследок во все так же гогочущего и снова увалившегося на пол Назарова, и тоже улеглась рядом. Навзничь. Угомонила свое неровное дыхание, возникшее от мини-потасовки, и умиротворенно уставилась в потолок. На самом деле лежать так было хорошо. Спокойно. Просто лежать, молчать и ни о чем не думать. Ни о графиках, ни о проекте в целом, ни о Кирилле с Юркой и будущей свекровью в придачу, ни о дуре Настьке, ни о брюзжащей маме. Ни о чем и ни о ком. Наступил вселенский абсолютный покой.

Затих и Стас, затихло все, кроме мерно жужжащего компьютера, все еще рассчитывающего сегодня сотворить хоть какие-нибудь графики, и громко тикающих настенных часов. В образовавшейся тишине они просто оглушительно щелкали, двигая стрелки, сообщая, что конец света уже пятнадцать минут назад как миновал всех нас, и ничего в итоге так и не случилось. Свет не погас, звук не исчез (хоть и в полной тишине часы и работу кулера у компьютера мы слышали). С электромагнитными волнами тоже, надо полагать, все было в полном порядке. Земля не разверзлась, небеса не упали. Наш мир остался неизменным, как и сотни, а, может, и тысячи тысяч лет назад. Во всяком случае, со времен древнего племени майя, которые выдумали какой-то непонятный календарь, и до десяти часов ноль-ноль минут двадцать первого декабря две тысячи двенадцатого года так ничего и не произошло. Все осталось на своих местах. Абсолютно все. Правда, с одной маленькой-маленькой ремаркой. Неправильно ученые всего мира истолковали эти вырезанные непонятные знаки на булыжниках. Столько велось споров и рассуждений, но в итоге ни на один закон природы не повлияла эта клинопись. Ничего не смогло исчезнуть в один миг. Ничего, кроме одного. Того, о чем не мог подумать ни один самый умный из умнейших профессоров планеты Земля. А все оказалось в итоге до смешного банально просто. В назначенный час Х исчезли, испарились, отключились ни свет, ни звук, ни наша атмосфера, ни Солнце, ни вообще весь космос, а всего лишь мозги. Да-да! Человеческие мозги. Не могу ручаться за все человечество, но у двух представителей существ этого вида точно.

Мы тихо лежали, задумчиво уставившись в потолок, но это так казалось, что задумчиво — мозгов-то у нас уже не было, истребили их коварные майя. Потом в какой-то момент пальцы Стаса коснулись моей кисти, тихонько пробежались и раскрыли ладошку, вкладывая в нее свою руку. Я повернулась. Он тоже смотрел на меня. Мы застыли, вглядываясь друг другу в зрачки. Так и лежали навзничь, расслабившись, рука в руке, глаза в глаза. А потом нетрудно догадаться — мы поцеловались.