– Мельниковой, - переспросил он с ехидным недоверием, а потом взял свою тетрадку. Полистал. Еще раз хмыкнул.
– Мельникова пропустила две пары, - заявил он, вынося обвинительный вердикт, - а Крайнов, насколько я вижу, присутствовал на всех занятиях. Так что…, - развел руками, - до встречи на допсессии.

На этом, похоже, ему надоел устроенный балаган, и он стал торопливо собирать свои вещи, намереваясь побыстрее свалить от докучливых нас.

Я не собиралась что-то доказывать и требовать пересмотреть мне результат зачета, но вот это непонятно к чему предъявленная претензия о пропусках меня возмутила. Поэтому я не удержалась и вякнула тоже:

– У меня одна пара по болезни. Пропуск уважительный.

– Да, по болезни, - кивнул Эдуард Маратович, соглашаясь, - уважительный, но ведь тебя не было, правильно?

Правильно? Конечно правильно. Правильно сказал Протасов. Гамадрил он! Самый натуральный.

Я смотрела на этого г... Эдуарда Маратовича, который, по сути, если разобраться, был никакой не Маратович, а простой Эдик или даже Эдян, и никак не могла понять. Что могло подвигнуть этого человека так себя вести? Что заставляло его быть таким говнистым? Ведь вроде молодой (всего лет на шесть-семь максимум он нас был постарше) и даже, можно сказать, вполне симпатичный молодой человек. Не заморыш же какой-то плюгавый со сгустком комплексов, который стал бы отрываться на окружающих за все свои какие-то неудачи и обиды. И жизнь вряд ли его потрепала в далеко неполные тридцать. Вроде обычный человек, но, блин, откуда такая озлобленность?

Ответа на этот вопрос не существовало. Я мысленно с досадой выдохнула и, развернувшись, пошла прочь. Несданный зачет, кстати, на тот момент, да и вообще в целом, меня не заботил. То, что я его все равно сдам в итоге, и даже без особых затруднений, я почему-то была абсолютно уверена, а вот насчет Крайнова все стало очень и очень сомнительно. Уходя, я отчетливо услышала, как Кирилл, так и не смирившись с решением препода, бессмысленно яростно что-то снова стал пытаться ему доказывать.

Мысль материальна — я это всегда подозревала. Мне так сильно хотелось поговорить с Юркой, что он мне действительно позвонил раньше, чем положено - в среду, а не в воскресение. Это случилось очень неожиданно. Я уже собиралась спать, когда мой телефон вдруг ожил, вызывая незнакомым номером.

Накануне я так много размышляла о предстоящем разговоре, подготовила так много слов. В мыслях все было так складно, сначала я объясняла, Юра слушал, потом мы вместе немного оправдывались и тут же извинялись, смеялись и переходили к словам любви. Мы говорили, говорили, говорили. Это был самый идеальный разговор.

Однако, когда я вдруг услышала любимый голос, во-первых сработал эффект неожиданности и все так тщательно продуманные и наработанные заготовки просто вылетели у меня из головы, а во-вторых, даже если бы я их помнила они вряд ли влезли бы в формат нашего разговора, который моментально настроился на напряженный лад. Юрка отказывался слушать какие-либо объяснения, они ему были не нужны. Он просто с ходу начал вываливать на меня свои обиды и обвинения, впрочем как обычно. Не знаю почему я рассчитывала, что он поведет себя по-другому.

Причем претензии образовались такие, о которых я ни за что бы не могла подумать.

Нет, камнем преткновения у нас стали вовсе не родители, и даже не Кирилл. Хотя и за Крайнова прилетела мне пара ласковых и вразумляющих слов. Мне сообщили, что я как бы сама дура, что позволила себе оказаться в компании полудурков. Все решаемо, и никто силой не мог меня заставить готовить с ними проект, тем более что, по всей вероятности, нам светило то, что мы всей этой же толпой дебилов его и завалим.

– Нахера надо было с этими Кириллами тусоваться, если все равно незачет будет? Ты с тем же успехом вообще могла дома сидеть и ничего не делать, результат вышел бы один и тот же. Разве нет?

Вообще-то нет. Социологию я все же пока еще планировала сдать. Но рассказывать, что весь проект в итоге готовить пришлось практически только мне, ну и еще Назаров чуть-чуть помог с графической частью и презентацией, об этом сообщать я не решилась. Все это вызвало бы новые упреки.

Так же я, естественно, умолчала о глупо заваленном финансовом праве и само собой не упомянула о совместных занятиях со Стасом. Леркину, очень смешную на мой взгляд, попытку научиться вождению, с большей долей вероятности, Юра тоже вряд ли бы оценил. И получалось, что мне о себе больше и рассказывать было нечего. Поэтому о своих делах я молчала. Да и не нуждался мой парень в веселых и грустных историях случившихся в моей жизни, разборки наши ушли совсем в другое русло.

– Не надо мне было уходить в эту армию, - заявил он мне вдруг таким тоном, словно это была моя прихоть или он отправился туда специально для меня.

– Так и не ходил бы, - от моего сентиментального настроя после убеждений, что все мое окружение идиоты, а я ничем не лучше, не осталось и следа, я огрызнулась, - тоже пошел бы учиться дальше. И работал бы потом на гражданке.

Я, конечно, ничего против не имела, что Юрка собирался идти после службы в армии в “ментовку”. Наоборот, перспективы там у него были хорошие. Карьеру при имеющихся связях наших родителей можно было сделать быстро и неплохую. Помогли бы ему пристроиться в нормальное место. На то и расчет был. В выборе профессии мой будущий муж давно определился, но ведь, с другой стороны, не обязательно было идти по стопам отца по протоптанной легкой дорожке. Раз появились такие претензии, шел бы заниматься, к чему душа лежала. Вопрос только к чему? Что-то не замечала я у него каких-то стремлений и наклонностей.