Вся какая-то суетливая торжественность сразу стала для Константина Ивановича подозрительной, и он пока не садился.

– Сядь!
– прикрикнул Колька.
– Слушай, вот ты мне всегда рассказывал...

– Что я тебе рассказывал?
– Свою смуту Константин Иванович сдерживал.

– Рассказывал о невестке. Что она на твое предложение вернуться, заявила - никогда! Что сын твой тряпка, маменькин сыночек...

– Погоди, ты к чему это?

– Нет, ты говорил мне об этом?

– Ну говорил!

– И она так тебе отвечала?

– Ну, так и отвечала.

– Видишь, - Селезнев, маленького роста пузырь, наперся своим животом в плечо Константина Ивановича, - а ты говоришь! И что, неправда? Ведь ты тогда сам выкинул со свадьбы того пакостника, который за женой твоего сына волочился еще пацаном...

– Ну, было и это.

– И что? Ленька твой - ни гу-гу? Не встрепенулся, не покачнулся? Ты когда-нибудь видел, чтобы он кого пальцем тронул?

– Не видел.

– И никто не видел. При такой-то силище!

Константин Иванович теперь только сел, заглядывая в хитрое круглое лицо друга.

– Чё ты темнишь-то? Жена, что ли, позвонила? Леньку встретила? Чё, он, буянит дома?

– Ага, буянит! Если бы... Он тебя пошел встречать. Гляди, у нарядной маячит...

Константин Иванович подошел к окну и поглядел.

– Не вижу... Ты его будешь агитировать к себе?

Селезнев встал и пробурчал:

– Подумаем.

Весь вид у него был какой-то - не поймешь, что хотел сказать этим своим вызовом. Позже Константин Иванович понял: уже тогда Колька Селезнев знал об убийстве. Знал и ничего не сказал. Обидно!

Константин Иванович, думая о встрече с сыном (ну пусть отчим, однако с трех лет воспитывал!), ловко перепрыгивал ступеньки. Почему-то вспомнил день рождения внучки. Он тогда прибежал к свату, выпили, обнимались, радовались. Наивно, однако, полагал, что ребенок объединит две семьи. Сват сказал Константину Ивановичу за столом: у жены твоей под рукой какие-то факты, будто Ириша чужого вам подсунет. Откуда она взяла все это?

Константин Иванович спрашивал ее потом, действительно, откуда такие сведения? Только головой качала.

– Тебе расскажи, так ты - как зверь! Накинешься... на нее!

Нет, он не зверь. Но состояние было отвратительное. Так и казалось: все смотрят и думают о нем и служившем теперь сыне с издевкой - не их ребенок! Ведь чужая внучка.

"Теперь, думалось, не моя забота. Он взрослый. Будут жить - ладно. Не будут - тоже их дело. Я вмешиваться не стану".

Если бы Ледик и сказал при встрече у нарядной: с ним только что разговаривал следователь, Константин Иванович все равно не смог бы представить, о ком говорит сын. Он был неузнаваем, этот сынок, которого отец не видел три года. Руку жал крепко, что-то бормотал, а вот дать обнять себя не позволил или не захотел. Это Константин Иванович хорошо потом проанализировал. Следователю же Константин Иванович наедине заявил:

– Бросьте ему шить дело! Я не верю, слышите! Не верю. Тут - совсем, наверное, другое.

"Что другое?" - "Этого сразу не понять"...
– "Расскажите, подполковник был терпелив, - прикинем, подумаем"...

– Это вот так, сразу?

– Дело не терпит, если о чем-то догадываетесь.

– Только не Леня. Только не он.

Константин Иванович стоял на своем и когда вызвали к Сухонину, и когда пригласили в отдел горкома.

– Вы - коммунист, - сказали ему, - сопли не распускайте. Ваш пасынок это проделал. Познакомьтесь, как член партии, что прислали из части вашего пасынка, тогда не будете защищать!

Он читал все, что в бумагах написано. И сонно, - вызвали после смены, "покою и ночью не дают", - ни с чем не соглашался.

Ледик тогда отстранил его от двери и глухо произнес: "Это за мной".

Ну и что? Что это значит? Он?! Почему?! Если его уже предупредили была же первая встреча со Струевым - он так и сказал: "Это за мной".

– Что верно, то верно, - сказал ему подполковник, когда из горкома партии Константина Ивановича подвезли к нему.
– Вы вправе так сказать... Пожалуйста, посидите, я освобожусь скоро...

И этим подполковник как-то успокоил. Такого не спешащего, в полночь работающего без роздыху, Константин Иванович и застал Струева. Всю ночь на столе у Струева при невообразимо громадном ворохе бумаг стучала видавшая виды машинка. Несколько раз Струев пользовался автомашиной, которая была одна на весь отдел. И начальник сочувственно всякий раз приказывал по телефону - выдать. Дисплеи, компьютеры, телефаксы... Чушь собачья! Пока это - голубая мечта. Струев, теперь вот прибыв на дребезжащей автомашине из морга, сидел и ждал кофе, который готовил Васильев. Константин Иванович пристроился поближе к окну.