— Знаешь, кто я?

— Ты-то, верно, богом себя мнишь. А имен у тебя множество. Каким к тебе обращаться?

— Зови Импу, как и служанки мои.

— Ну Импу, так Импу, — покладисто согласился мертвый Страж. — Чего звал?

— Если тебя извлечь, человек погибнет?

— Тут смотря как извлекать, псоглавец. Я вокруг что-то не вижу стерильной операционной. Так что да. Погибнет. А ты того не желаешь?

— Нет, — против воли Импу начал даже испытывать чувство уважения к своему собеседнику. — Не желаю.

— Так отпусти его! У него другая миссия. Не для вас он — Христу посвящен.

— Творец отставил этот мир, мертвец. Ему больше нет дела до вас. Остались только мы, созданные служить и защищать род людской.

— Как-то, ты уж прости, паршиво вы со своей работой справляетесь. Уволил бы к лешему таких работничков!

Импу оскалился — мертвый Страж нравился ему все больше и больше. Его слова не были бравадой смертника: он действительно не боялся ни за свою иллюзорную жизнь, ни за жизнь человека, в теле которого находился. В этом он был похож на него самого и на его братьев — долгое существование наделяет мудростью.

— Мы не будем спорить, мертвец. Могли бы, но не будем. Ты отдашь мне этого человека…

— Так забирай! Я тебе разве мешаю?

— Да. И ты отлично это понимаешь. Мне не нужен жрец, у которого в голове сидит мертвый Страж.

— Ну, тут я тебе помочь ничем не могу, звиняй.

— Можешь. Ты не первый мертвец, с которым я беседую. И я знаю, как вы работаете. Отключись. Ты не живешь — существуешь. Если тебя не станет, человек останется жив и вознесется. Станет щитом людей, оборонителем их от Падших.

— А таких, как ты, богом называть будет? И душу свою погубит? Нет, псоглавец! Пусть лучше отойдет к Господу, как у людей заведено!

Импу, до то того времени стоявший, присел рядом с лежащим человеком. Тронул пальцем жилку у него на шее, аккуратно поправил разметавшиеся волосы. Отличный кандидат. Тренированный, сильный, с огромным потенциалом.

— Давай спросим его? — предложил он. — Свобода воли, ты же веришь в нее? Пусть сам скажет, хочет ли он умереть или согласится служить мне. Если второе, ты отключишься.

— А если нет?

— Мы попробуем извлечь из его головы тот кусочек камня, что держит тебя на этом свете.

— И ты мне говоришь про свободу воли?

— Его воли. Не твоей. Ты не человек.

— Так ты же этого самого выбора ему не оставляешь! Воистину — уста лживые, злоречивые! Нет никакой разницы между тобой и демонами, а уж как вы от Творца отошли — не суть важно. Одни бунт подняли, другие ослушались, девами прельстившись. На Суде один у вас приговор!

Импу вскочил. Подавил ярость, внезапно вцепившуюся в его горло костлявой рукой, отошел от пленника.

— Буди, — коротко приказал одной из ведьм.

— И наказание будет одно! — напоследок выкрикнул мертвый Страж.

А потом старуха положила на голову молодого человека руки и выпустила толику Силы.

«Не бойся! — сказал я Стефану, едва почувствовал его пробуждение. — Главное, ничего не бойся. Это демон, пусть и не самый обычный, но демон. Что мы с тобой — демонов не видали? Держись за веру свою, парень, и не позволь себе в искушение впасть! А уж он искушать тебя будет, так и знай!»

Говорить про запасной свой план на тот случай, если воспитанник не совладает с искушением и малодушно выберет служение Анубису, я ничего не стал. Поскольку никто из Стражей не знал этого и не должен никогда узнать. Иначе не последняя это надежда на спасение души получится, а погибель ее. Самоубийство — смертельный грех.

Мальчишка пришел с себя довольно быстро. Открыл глаза, увидел шакалью морду Анубиса, задрожал губами. Но вопрос мне задал по существу.

«Дядька Оли, как с таким биться?»

Вот, опять я дядька! Впрочем, пусть его, сейчас не время поправлять перепуганного пацаненка. А как биться — это очень хороший вопрос. Магия ведьм парализовала тело, но не смогла отключить меня. Значит, вся наша надежда на знания, которые хранятся в моей памяти.

«Сейчас придумаем, напарник. Ты, главное, веры не теряй. Жди и молись. А дядька Оли будет думать».

Анубис рассматривал Стефана желтыми своими звериными зыркалами, но пасть не отворял, словно ждал, когда мы с воспитанником наговоримся. И хотя наш разговор он слышать не мог, в аккурат под мою последнюю реплику произнес: