Сегодня я познакомилась с совершенно иным человеком. Не таким, каким я представляла праздного наследника огромного состояния Сандерсов. Разве что в моей картине его мира имелась значительная брешь. Йен мог бы посвятить свою жизнь работе в семейной компании, как это делал его старший брат. Или вовсе предаваться праздному существованию без забот о своём будущем, ведь его предки уже подумали о нём.

Однако, насколько мне известно, он абсолютно не зависел от отцовских денег. А собственные средства он зарабатывал потом и кровью.

С этими мыслями я помешивала пенку в приготовленном хозяином этих апартаментов капучино. Прядь волос упала на лицо, и я только подумала о том, что её следует убрать за ухо, как ощутила мимолётное движение пальцев Йена. Вскоре они оказались на моей шее, что заставило посмотреть прямо в ярко-голубые, как небо в самый жаркий день в году, глаза.

Тепло от его прикосновения разливается в теле, опьяняя сильнее алкоголя, и выбивает из головы все мысли. Он притягивает меня к себе так, словно я принадлежу ему, и целует в губы. Движение властное, наполненное собственническими инстинктами, и я поддаюсь ему, ведь не имею аргументов против. Я его. Полностью и без остатка.

Вместе с желанием в груди растёт, распирая меня, наполняя до краёв, любовь к нему. Мне хочется её подавить, задушить в зародыше, ведь я знаю, что ничего кроме боли она не принесёт. Либо Йен наиграется, либо отец отберёт у него игрушку. С этими горькими догадками я отстраняюсь от него и возвращаю взгляд на опустившуюся молочную пенку.

– Скажи, почему ты так относишься к своему отцу? – задаю вопрос и слежу за реакцией Айса. В его взгляде тут же проносится арктический холод, от которого хочется поёжиться.

– Ты серьёзно намерена говорить о своём муже? – переспрашивает он в раздражении. И до меня доходит, что только что я была свидетелем его ревности.

Протягиваю к нему руки – нестерпимо хочется ощутить его тепло, и обнимаю за шею, зарываясь пальцами в светлые волосы. От моего прикосновения Йен прикрывает на мгновение веки, как дикое, прирученное охотником животное, испытывающее негу от ласки.

Забираюсь к нему на колени. Благо он находился рядом на соседнем стуле. Он тут же меня обнимает, и сидеть на нём оказывается необыкновенно удобно. Я виляю попкой на его бёдрах и чувствую голой кожей выпуклость под жёсткой джинсовой тканью мужских брюк.

Если бы моя жизнь превратилась в день сурка и перематывала эти двадцать четыре часа бесконечно, я была бы благодарна бытию.

Втягиваю в лёгкие его запах. Слаще любого десерта, крепче спиртного и вызывающий привыкание круче кокаина. Хочется им дышать постоянно. Отрываю нос от его шеи и заглядываю опьянёнными от его близости глазами в его лицо, силясь вспомнить предмет разговора.

– Нет, я хочу поговорить о тебе, – ловлю прерванную цепочку мысли, – почему ты его ненавидишь?

Такая трактовка его будто успокаивает. Он рисует узоры, повторяя линии на моей ладони, раздумывая некоторое время. Не знаю, ответит или нет.

– Я ублюдок, ты в курсе? – спрашивает он, не поднимая глаз.

– Не понимаю тебя, – хмурюсь.

– Так называла меня его первая жена, мать Дуга.

Йен всё же обращает на меня взгляд. Такой отрешённый, словно он находится сейчас в ином месте.

– Лет до двенадцати я не знал, кто мой отец. Мама придумала байку о том, что он погиб, когда она ещё была беременна. Поводов ей не верить у меня не имелось.

Я в шоке смотрю на него. Пазл никак не складывается в голове.

– Пока в двенадцать лет я не нашёл у неё в столе вырезки из газет о Бенджамине Сандерсе. Тогда я ещё даже не догадывался, что он мой папаша.

Дыхание остановилось где-то на вдохе, и я не смела даже пошевелиться. Йен говорил отрешённо, словно дела давно минувших дней уже не бередили его душу, но всё же интуитивно я ощущала эту детскую обиду, со временем перетекшую в злость.

– Мама отшучивалась, придумала какую-то глупую историю, что была влюблена в него с юности, потому что она проходила практику в компании Сандерсов. Оттого и хранила эти никчёмные листочки.

Моё живое воображение тут же нарисовало юную девушку, которая только недавно получила высшее образование. С такими же светлыми волосами, как у Йена, и пронзительным взглядом упрямых глаз. И мужчину, уже испорченного властью известной фамилии и семейными деньгами.

Не могла только понять, как в подобного человека кто-то мог бы влюбиться. Впрочем, подозреваю, в молодости Бенджамин обладал некоторым обаянием, что я с трудом представляла. Сейчас он будто пропитался лицемерием, которое гнило где-то внутри него. Оно исходило от него такой плотной волной, что казалось осязаемым.