— Он умрет?

— Да, только никто не знает когда: сегодня или завтра.

— Так что ж мы сидим? Пойдемте быстрее, — нетерпеливо сказал Михаил.

— Сейчас, дайте хоть обуться, — смирившийся с тем, что сон у него украли, Иохель начал собираться.

Алексей Щербаков лежал в самой дальней палате один, скрытый за ширмой.

— Спит, — сказал Иохель, который, отодвинув занавеску, посмотрел на больного,

— Здесь нас никто не услышит? — спросил Михаил. — Мне очень надо с ним поговорить.

— Нет, даже в соседней палатке никого нет, еще вчера увезли. А здесь — сами видите, он один.

— Хорошо, — сказал Михаил и шагнул за ширму.

______________________________

[1] Где-то в черновиках «Елабуги» остался кусок сюжета, в котором Андрей, еще без Насти, уезжает от милицейской погони в Петушки на той самой знаменитой электричке. А про девушку с рыжей косой грех было не вставить.

[2] Специалист с высшим медицинским образованием, попадая в армию, сразу же получал звание военврача 3 ранга, что соответствовало пехотному капитану.

[3] Согласно оперативной сводке Генштаба Красной Армии № 281 на 8.00 4.12.41 двести тридцать восьмая стрелковая дивизия вела ожесточённый бой с противником в Алексинском районе Тульской области на рубеже Погиблово — Карташево — Божениново — Битюги. Потери дивизии за период с двадцать седьмого ноября по второе декабря: убитыми — 537 человек, ранеными — 770 человек и пропавшими без вести — 693 человека. Потери противника за этот же период — убитыми и ранеными свыше 4000 человек, 2 танка, 16 миномётов, 24 станковых пулемёта и 42 ручных пулемёта. Понятное дело, что в боевых сводках командиры взводов и рот немного привирали, но это никоим образом не делает менее значимым то, что сделали на своем месте эти люди.

Мы грезили в русалочьей стране

И, голоса людские слыша, стонем,

И к жизни пробуждаемся, и тонем.

31 октября 1941 года

В тусклом свете, падающем в отгороженный закуток от коптящей керосиновой лампы, Щербаков на кровати увидел более молодую версию себя: более худого, коротко и небрежно стриженого мужчину с впалыми щеками.

Когда Михаил подошел и осторожно погладил больного по руке, тот открыл глаза.

— Что? Опять? Болит еще, болит... — простонал он. — И пить хочется... Воды принесите.

— Здравствуй, дед, — сказал Михаил. — Тебе пить нельзя, сейчас дам маленький глоток, губы смочить.

— Вы кто? Какой я дед? Вы же старше меня. Моему сыну пять лет всего, — хрипло ответил он.

— Дед, еще какой дед. Я ведь твой внук, Михаил, родился... нет, еще не родился, рожусь, в семидесятом году. Я ведь тебя не видел никогда, но бабушка Валя много о тебе рассказывала. Мы похожи, посмотри как. А Николай, сын твой, которому пять лет, это отец мой.

— И правда, похож, моя кровь, — пристально посмотрев на Михаила, сказал Алексей. — Выжили, значит, слава богу. А ты как здесь оказался, на машине времени прибыл, как в книге?

— Можно сказать и так, — ответил Михаил.

— Внук, надо же. Credo quia absurdum [1]. Кому надо обманывать умирающего, да еще и вчерашнего зека. Да и зачем? Валя, Колька... ты их нашел? Помог им?

— Нашел, отправил в Ташкент, жить им есть на что, надолго хватит.

— Скажу... — Алексей надсадно закашлял и надолго замолчал, собираясь с силами.

— Воды? — спросил Михаил.

Андрей дернул остолбеневшего Иохеля за рукав и, потянув к выходу, сказал ему на ухо:

— Пойдем отсюда. Не будем мешать.

На улице доктор, выйдя и оглянувшись по сторонам и, не увидев рядом посторонних, тихо спросил:

— Что это? Что сейчас было? Какие-то рассказы про машину времени? Это что, сказка для умирающего?

— Пусть будет сказка. Человеку надо умереть с надеждой, — ответил Андрей.

— Не очень-то похоже на сказку, погоди, — задумчиво сказал Иохель. — Ведь тогда становятся понятны все твои рассказы про медицину, про твоих коллег, которые придумали эти штуки, про которые ты мне говорил! — обычно флегматичный Гляуберзонас разволновался не на шутку, у него раскраснелись щеки и он начал жестикулировать, чего до этого не делал. — Андрей, скажи, ведь это правда, ну же?

— Иохель, да успокойся же! Сейчас сюда все сбегутся, потише.

— Успокоился. Но ты мне объяснишь всё, сейчас же!

— Подумай, тебе это надо? Ты только что узнал чужую тайну. Опасную, к тому же. Тебе с ней жить потом и оглядываться.

— У меня работа такая — узнавать и хранить чужие тайны. Я врач, ты не забыл? — с примесью пафоса в голосе сказал Иохель.

Андрей клял себя на все лады за то, что не утащил его сразу же из палаты и доктор стал невольным свидетелем разговора Михаила со своим дедом. «Выпустили джинна из бутылки», — подумал он.