— Подойди. Батю своего поприветствуй.

Я не шевелюсь. Словно меня глыбой каменной придавило, а ноги отказали двигаться. Паника сухим ветром горло дерёт. Нутро становится как пустыня каменная — твёрдым и безжизненным. Оцепенела — и двинуться не могу. Что ещё важнее — не желаю.

— У меня нет отца. Деда Лёша меня воспитывал. Других родителей я не знаю!

Удивляюсь, что голос звучит твёрдо и даже не писком мышиным кажется. Откуда только силы берутся?

— Не заметно, что она тебя слушается, — хмыкает Порох. — Мало, значит, суку неизвестную дерёшь. Старайся больше, щенок. Вдруг выдрессируешь, и она тебе тапочки в зубах приносить начнёшь?

— Хорошо понты бьёшь, Порох. Вот только если бы я не ту взял, ты бы не стал звонить. Спасибо тебе, избавил меня от дополнительных проверок, — усмехается Зверь.

Пауза повисает. Молчаливая и напряжённая. Как небо над головой зависло — ещё немного и сверху рухнет, раздавит. Мокрого места не оставит.

— Отпусти девку! — советует Порох. Ласково, почти по-доброму, как будто малыша несмышлёного уговаривает. — Не ту бабу ты взял, щенок. Не ту… И брать тоже надо, кстати говоря, уметь. Сейчас времена забавные пошли, — усмехается мужчина. Его усмешка какой-то липкой тиной по лицу мажет, едва не выворачивает от неё. Тошнотворное ощущение изнутри поднимается, и меня едва не мутит. — У каждого есть телефон с камерой. Можно видео снять, записать. Всё. Без усилий. Удовольствие обходится дёшево и просто даётся. А раньше не у всех такие игрушки были. У меня были. Много чего интересного записано. Послушай моё любимое… Золотой фонд, не иначе.

Слышится шорох. А потом слышится крик женский и вой. Грубый хохот мужской. Словечки похабные и опять крик. Стон. Слёзы. Вой. В уши дрелью вкручивается и перепонки разрывает.

Зверь напрягается всем телом. Пальцы дерево столешницы скребут, а потом в кулаки стискиваются. Как два огромных молота. Резко вверх взмывают и обрушиваются на стол. Все предметы подскакивают от этого мощного удара.

Потом резкое движение в сторону. Зверь оборачивается и взглядом меня ищет. В грудь будто воздухом ударяет и прогибает от его взгляда бешеного.

Ризван резко подскакивает и выталкивает меня в коридор.

— Вон пошла из мотеля! Живо!

Я спотыкаюсь о мягкий ковёр, лежащий под ногами, вылетаю в коридор, как мячик, который запулили сильной рукой. Дверь грохочет. Удар по ней раздаётся. Слышится шум драки и разъярённые мужские голоса. Грохот. Кабинет хозяина мотеля как будто вверх дном переворачивают и вытрясывают из него всё, что только можно.

Я каким-то шестым чувством понимаю, что на записи — момент насилия и надругательства над женщиной, дорогой Зверю в прошлом. Ноги к полу прирастают. Я сдвинуться не могу, потому что опасаюсь выйти и остаться один на один с прочими бандюками. Лучше уж здесь, переждать бурю и… И что дальше?

Неужели вот этот ублюдок и есть мой отец? Да мне от одних его слов вымыться хочется, щёткой металлической по всему телу пройтись и выскоблить нутро дочиста. Ощущение, как будто слова его мерзкие и буквы шипящие, внутрь прокрались и запятнали. Запачкали. След оставили.

Не знаю, что делать. Сунуться в кабинет — опасно. Едва дышу. Вдохнуть полными лёгкими — нереально.

Горло сводит спазм. От чувства мерзости пищевод судорогой выкручивает.

— Там жарко?

Я на звук мужского голоса оборачиваюсь. Рядом Пятый ошивается и стену плечом подпирает. Кожанка расстёгнута, а на ремне кобура пистолета. Он вооружён и ничуть этого не прячет.

Молча киваю, прислушиваясь к бранной речи на незнакомом языке.

— Ты понимаешь, о чём они говорят? — спрашиваю у мужчины.

Он ладонью лысину свою поглаживает и вперивает в меня взгляд. Глаза у него глубоко посаженные, как будто исподлобья смотрит.

— Ага. Секу кое в чём…

— И? — требовательно смотрю на мужчину.

Пятый осматривает меня с изумлением. Мол, ты куда лезешь, вошь? Но потом губы разлепляет и нехотя отвечает:

— Маты одни, чё тут понимать!

— Маты я и сама слышу. Они и о другом говорят.

— Ну, я вам, мадемуазель, не сурдопереводчик, — паясничает Пятый. — Слово скажу — нянька с бородой пронюхает и злиться будет, что я языком треплюсь, о чём неположено!

Пятый гогочет, как будто шутку смешную сказал, но ему одному понятную. Но потом вмиг серьёзным становится и отходит подальше. Держится в стороне. Шум драки смолкает. Слышно только тяжёлое дыхание. Потом треск, звук шагов. Дверь кое-как открывается после толчка.

Ризван. Борода всклочена и рубашка порвана. Под глазом фингал наливается.

— Что случилось? Где Зверь? — спрашиваю и заглядываю в комнату.

Там дикий погром учинён. Всё разбито и в щепки расколочено. По кабинету словно великан пронёсся и небрежно расшвырял всё — и технику дорогую, и бар, и даже картины. Всё в хлам. Посреди этой груды Зверь ко мне спиной стоит. В руке пластик телефона раздавлен, и кровь с кулака капает. Я шаг в том направлении делаю. Ризван меня за шиворот, как котёнка хватает, оттаскивая.

— Не лезь на рожон, сопля! — тихо цедит и встряхивает. Пытаюсь вывернуться из его захвата. Он перехватывает меня, и суёт под мышку. Тащит, словно ковёр свёрнутый, приговаривая: