Сдерживаю улыбку. Наверное, он с кем-то общается? Если боится, что его подслушают? Девочка? Но почему нельзя делать это дома? Там ведь не дом даже, а домище. Огромный, как футбольное поле.

— Не бойся, Илья. Я не стану специально ходить и подслушивать. Я даже подниматься не буду наверх, если буду знать, что ты здесь.

— Спасибо, — судорожный вздох. Рукой по лицу, словно пытается стереть усталость, тревогу, страхи. — Я пойду?

— Посиди ещё немного. Я хочу спросить кое-что.

Он напрягается, губы у него в линию, подбородок зажат, скулы готовы кожу прорвать.

— Я не буду ничего выспрашивать. Хочу лишь узнать, как ты в дом ходишь. Может, это небезопасно? Может, через дверь лучше?

Он выдыхает украдкой. Облегчение. Он думал, что я всё же попытаюсь выспросить?

— Это дядя Серёжа придумал. Прошлым летом… я с мальчишками подрался местными. Отцу не сказал. Дядя Серёжа заступился. Их трое, я один. К тому же… я не тот, кто сдачи даст, как следует. Вот он меня и успокоил, умыться завёл. А потом предложил приходить, учиться борьбе.

— Может, стоило сказать отцу?

Илья трясёт головой отрицательно.

— Он бы не разрешил. Или запёр бы в какую-то секцию. Он пытался. А я там… не могу. Мне человека ударить сложно. Другое дело один на один. Просто приёмы самообороны. Ну, в общем, так вышло. Дядя Серёжа придумал этот ход с мезонином. Верёвочная лестница. А я пират, что пробирается на чужой корабль. Он… любил всякие шарады и хохмы. Дядя Серёжа. Ему нравилось. Он… хороший был.

Странно так слышать о человеке, который когда-то… любил мою мать? Ведь не могло же быть просто так? Или могло? Это для меня как фрагмент чужой жизни. Невольный и не прошенный.

Я не хотела впускать в свою жизнь отца. Он был для меня чужим дядькой. А сейчас… из уст мальчика слышу о нём хорошее. Может, Самохин прав?.. Может, не стоит отторгать, отпихивать то, что я всё же должна узнать и понять? Простить, может? Хоть не испытываю никаких пока чувств к мужчине, который передал мне свои гены.

— Ты иди, Илья, — говорю я мальчику. — Иди, а я ещё немного посижу здесь. Подумаю.

Он снова вздыхает, поднимается стремительно. Я слышу, как торопливо стучат его кроссовки по лестнице. Илья исчезает на втором этаже. Я слышу, как хлопает глухо дверь. И больше ничего не слышу: оттуда не доносится лишних звуков. Дом большой. Можно и прятаться, и разговаривать. Можно стоять за спиной, и тот, кто беззаботно сидит на лестнице, этого даже и не заметит…

Незаметно пролетел месяц. А потом второй. Ничего не происходило. Время застыло мошкой в янтаре — плавилось, переливалось медовыми оттенками, пахло яблоками и цветами.

За это время я сменила фамилию — Самохин приезжал специально, чтобы я не отказалась и не сбежала. Будь ситуация не такая напряжённая, я бы смеялась, наверное. И я всё же спросила у него:

— Зачем всё это нужно? — в слово «всё» я вложила слишком много подтекста, но он меня понял. Ещё бы ему не понять.

— Примите как данность, Ива, — щурился подслеповато.

Выглядел он немного лучше, чем раньше, но всё равно — помято и одиноко. Словно по нему прошёлся какой-то невидимый каток, оставил след и не давал очухаться: только Самохин немного приходил в себя, этот мифический каток снова утрамбовывал его в асфальт.

— Так хотел Сергей. Я бы никогда не стал спорить с ним в подобных вопросах. Если снова всплывёт вопрос с наследством, вы — кровная наследница и главная претендентка.

— А нужно ли мне его богатство? — задаю самый главный вопрос. — У меня нет ни сил, ни желания бороться за то, что может меня убить. Жить, знаете ли, хочется.

— Лучше не заглядывать в место, куда нет пока доступа, и решать все проблемы по мере их поступления. Но если так случится, я бы хотел, чтобы вы были готовы.

— Я не готова грызть кому-то глотку. Я привыкла сама о себе беспокоиться. И… знаете? Наверное, была бы счастлива, если бы кто-то нашёл его миллионы и забрал тихо, ни с кем не поделившись, ничего не рассказав. Мне будет жаль лишь дом. Я привыкла. Мне нравится. Моё место: уединённо, тихо, спокойно. Хотя сам дом спокойным местом не назовёшь.

— Почему? — взгляд у Самохина становится острым и жёстким.

— Потому что этот дом живёт своей жизнью, — не хочу скрывать очевидное. — Кому-то он покоя не даёт.

— Вас кто-то тревожит, беспокоит?

— Особо никто не пристаёт, но в доме постоянно чувствуется чьё-то присутствие. Мне кажется, кто-то бродит, что-то ищет, когда меня не бывает дома. Это похоже на паранойю, но я замечаю, как вещи стоят не на своих местах. Кто-то что-то ищет. Точно так же, как искали в моей комнате в коммуналке.