– Володька и Маришка были весьма замкнутые люди. Когда ты родилась, он попросил меня стать твоим крестным. Крестной стала моя сестра, мать этих четырех оболтусов. Когда мы рассорились, Володька запретил нам не только приближаться, но даже упоминать о таком родстве. Свидетельство я выкрал, боясь, что он его порвет в гневе. Решать тебе, Ребенок. Я не идеален, но как мог, свои обязанности старался выполнять.

Я продолжала молчать. Джокер приоткрыл один глаз, покосился на меня и вздохнул:

– Алина, я ничего не требую от тебя - ни признания крестным, ни прощения. Когда я добрался до приюта, мы три часа с Тимофеем Ильичом ругались в подвале среди картошки и свеклы, чтобы не напугать детей. Ну как ругались, скорее я рассказал все что произошло, вернее, что я смог восстановить из картины произошедшего, требовал отдать тебя на основании этого свидетельства, пытался вызнать что с тобой. Он выслушал, а потом спросил - смогу ли я обеспечить твою безопасность за пределами приюта. И почему ты обо мне ничего не сказала. Два простых вопроса ввели меня в ступор. И я признал его правоту, тем более на меня действительно вели охоту, и ты могла стать тем самым слабым местом, через которое и тебе бы навредили и меня выловили. В одиночку, оставив тебя в приюте, у меня было больше шансов помочь тебе и самому остаться в живых. А потом мы уже в его кабинете подделывали документы, записав тебя под бабушкиной фамилией. Тогда же оформил тебя под мое опекунство, чтобы сохранить наследство. В итоге приют я покидал опекуном пропавшей без вести Алины Соловьевой-Кейтеринской, а там осталась Алена Ковалевская.

– Я же не знала...

– Когда твой отец ввязался в расследование с Лачинским, он вышел на меня и попросил меня присмотреть за семьей и за тобой в первую очередь. Тогда он оказал мне неоценимую услугу, переступив через свои принципы, и я согласился. Черт, не так, ради тебя я бы согласился и без условий, но тогда обставил именно так - баш на баш.

– Ну ваше репетиторство не из дешевых...

– Я не взял с твоего отца ни копейки. Только бутылку коньяка, и тот частично на тебя потратил. Не смотри на меня так, тогда не было выбора - или коньяк или воспаление легких. Я предпочел первое, тем более я же и накормил, и дал поспать.

– И обворчали...

– Некоторые слишком непослушные.

Он закрыл глаза и вновь вздохнул:

– У любого, даже сильного человека есть слабости. И бывают моменты, когда сложно признаться в собственной никчемности. Алинка, событие десятилетней давности - роковое стечение обстоятельств, когда моя любовь к тебе повлекла возможно большое количество ошибок. Слабовольно решив, что без меня лучше, я не вмешивался, лишь следил. И кто знает, сколько бы я так прятался, если бы не твое триумфальное появление сначала у флудеров, потом... Сильного от слабого отличает то, что первый признает свои ошибки и исправляет их. Прости, Ребенок, я был идиотом. Заботясь о твоей безопасности, я забыл о простой потребности в семье и любви. Осознал это, видя как тебя штормит, насколько ты стремишься к людям и боишься. Я был в шоке, поняв, что собственными поступками сломал в тебе веру в людей. Топорно попытался исправить и вновь потерпел поражение. Ребенок, последние две недели не я, а ты учила меня слышать других, учитывать желания и понимать, что каждый имеет право на ошибку, иначе узнавать новое будет не интересно. Спасибо тебе за это, Ребенок.

Понимала, что должна была что-то сказать, как то отреагировать на признания, но молчала. Лишь положила голову ему на плечо, что в данной ситуации говорило лучше слов.

– Спасибо, Ребенок, - в который раз он отослал недовольным жестом крутившуюся рядом стюардессу.

– Куда мы сейчас?
– спросила, протягивая ему свидетельство о крещении, - спрячьте, пожалуйста, а то я потеряю.

– Летим возвращать тебе семью. К сожалению родителей я не могу тебе вернуть, но как обещал, свожу на кладбище, когда захочешь. Но есть еще люди, которые переживали за тебя, и которым я запрещал даже намекать о своем существовании. Да, вот такой я собственник.

– В Испании?

– Ну так там тепло.

Я усмехнулась, поудобнее устраиваясь на плече крестного.

– Опять не скажете?

– Ты все увидишь сама. У тебя еще час на поспать, пользуйся. Не думаю, что мальчишка вел себя примерно.

Наверно, сегодня Джокер решил меня удивлять постоянно, поскольку уже в аэропорту он, бодрым шагом миновав стоянку такси, направился в сторону парковки, где забросил наши вещи в белый мерседес.

– Это ваше?
– удивилась я.

– Мое, - согласился он, набирая номер на телефоне, - Подожди секунду. Алло. Я уже прилетел, вы где? Как, уже? Все, не переживай, через полчаса буду.

– Что-то случилось?
– спросила я, заметив, что на мгновение Джокер побледнел.

– Все в порядке, садись быстрее.

Возражать не стала, юркнула на переднее сидение. Едва успела закрыть дверь, как автомобиль сорвался с места. Джокер соврал, через двадцать минут мы парковались возле огромного здания.

– Что это?
– спросила я, пока мужчина, схватив меня за руку взлетал по ступенькам.

– Роддом, - отрезал он.

– Так это мне еще рано, - начала оправдываться и тут же влетела в его спину.

– Что? Не понял?
– он обернулся с таким видом, что захотелось сбежать, да вот только меня крепко держали за руку.

От объяснений меня спасло провидение в виде огненной испанки. Она вылетела из-за угла и бросилась Джокеру на шею. Что удивительно, меня тут же отпустили и подхватили маленькую фигурку, которая гневно выдала тираду на испанском, всхлипывая. Более того, Джокер нежно погладил женщину по роскошным черным волосам и ласково сказал: