– Леша, ты где? – голос Эммы Владимировны кажется мне пением ангелов. Я выползаю из под колючего одеяла, пытаясь не упасть от слабости. Иду на зов. Моя учительница, такая маленькая, хрупкая, стоит посреди убогой комнаты. Выглядит, как роза в куче отвратительных нечистот в своем дешовеньком пальто. Дверь давно не закрывается. Но никто не хочет к нам заходить, в эту юдоль скорби. даже мамины клиенты все реже ее навещают. Потому маме плохо, и еды она не покупает больше. Все деньги уходят на мамино лекарство. Я молчу. главное чтобы мамочка была здорова.– Мальчик мой. Иди, не бойся.

Я пошатываясь подхожу к ней и вижу в хрупких женских пальцах хрусткий сверток из коричневой бумаги. Чудо все же случилось. И бородатый волшебник решил одарить и меня, передав дар через обычную женщину. Я дрожащими руками разворачиваю бумагу и начинаю плакать. Уже в голос. Теперь мне будет тепло. Смешные перчатки с Микки Маусом и шапочка. А на бумаге можно рисовать. Эмма Владимировна мне дала карандаши еще в школе, и теперь я все свободное время рисую: теплое солнышко, облака, здоровую маму и настоящее счастье. Вот только бумаги не хватает. А теперь у меня есть и это богатство.

– Спасибо,- шепчу, и вдруг хватаю женщину за руку и начинаю целовать ее пальцы. Она замирает, а потом сгребает меня в охапку. Чувствую запах снега, свежести.

– Пойдем, я накормлю тебя. Я не могу тебя оставить тут, одного. Это неправильно. Так не правильно, что больно. Я бы мечтала иметь такого мальчика, такого сына как ты.
– шепчет Эмма Владимировна, роняя хрустальные слезинки на мои волосы.

– Я не могу,- голос дрожит.- Не могу оставить маму. Она пропадет. Сегодня праздник, я загадал, чтобы она не болела больше. Как думаете, мое желание сбудется? Дед мороз же прислал мне подарок, что ему мешает совершить еще одно волшебство?

Женщина молча гладит меня по голове, смотрит в стену, размышляя о чем то.

– Я останусь с тобой,- наконец шепчет она.- Только уйду ненадолго.

Я знаю, она не вернется. Снова пытаюсь согреть маму, обнимая ее ручонкой, одетой в смешную рукавицу.

Эмма Владимировна приходит через час. Раскрасневшаяся с мороза. В руках свертки и маленькая елочка. И мы пьем с ней чай с брусникой, и едим печенья, прижавшись друг к другу.

– Почему у вас нет сына?
– вдруг спрашиваю я. Учительница вздрагивает плечами, смотрит на меня с болью.

– Господь не дает,- тихий ответ, который я не понимаю. Но мне ее очень жаль. У меня хотя бы есть мамочка

Она скоро проснется и мое счастье и это душевное тепло, принесенное посторонней женщиной испарится в морозном воздухе городской ночи. Мне страшно снова погружаться в кошмар. Но я его заслужил, так говорит мама.

Выныриваю из тяжелого сна. Тепло. Чья – то легкая рука гладит меня по голове.

– Какого черта? – умирая от оглушающего страха сиплю я.

– Ты снова стонал во сне,- успокаивающе говорит Эмма. Слава богу, что я не покалечил мою зверушку. Обычно, после снов о матери я не контролирую себя. Беру ее за ладонь, и припадаю губами к впадинке, той где проходит линия жизни. Эмма сидит замерев, боясь шевелиться. Я не хочу меняться. Это всего лишь минутная слабость. Я не должен снова стать беспомощным и жалким.Вот только мысли эти мне не приносят спокойствия.

Аэропорт, где мы приземляемся, совсем маленький и какой-то совершенно убогий. Я стою рядом с Алексом и вдыхаю воздух пахнущей морем, йодом и почему –то дымом. Запах моря пробуждает воспоминания которые я пытаюсь задвинуть на задворки памяти. Они смешанные – детское счастье, и уже взрослая нечеловеческая боль, разделившая мою жизнь на две неравные части. Алекс приобнимает меня за плечи, будто почувствовав, что мне это очень надо сейчас.

– Ты так и не сказал, что меня ждет,- тихо говорю, силясь понять этого странного человека. Он другой сегодня. Улыбается. Его совсем меняет это проявление чувств, делает похожим на взъерошенного мальчишку. И кажется, что он сам удивлен.

– Тебе понравится, Эмма,- хрипотца в голосе Беркута пробирает до самой души. Я знаю, почему я все еще рядом с этим зверем. Он нужен мне даже больше, чем я ему. Мне нужна боль, я жду ее. Она не может помочь мне прогнать тьму из памяти, но позволяет, хоть ненадолго ее унять, не дать разрушить меня. И он может мне дать это высвобождение.

Передышка временная. Я иду за моим хозяином, чувствуя, что еще немного и я просто свалюсь от усталости. Лис подгоняет лимузин прямо на взлетную полосу. Да кто он такой, черт его побери, этот непонятный мне Алекс Беркут. То, что он как крез богат ясно, как божий день.

– Я должен поработать,- говорит мой господинн,- ты поспи, детка. Путь неблизкий.

Его пальцы парят над клавиатурой, я не могу отвести взгляд от них. Тихое щелканье клавиш усыпляет. Кажется, что на мозг, кто то накинул тяжелое ватное одеяло. Сколько я сплю? Кажется целую вечность. Кто то берет меня на руки. Пахнет ИМ. Хозяин прижимает меня к груди, так нежно, что кажется я в раю. После стольких лет ада, даже это проявления тепла кажется эдемским садом.

– Алекс, поставь меня на ноги,- тихо прошу, натыкаясь глазами на удивленный взгляд стальных глаз. Он недоволен, но выполняет мою просьбу, хоть и не сразу.