Рэдклиф не удивлен и не обеспокоен. Или, во всяком случае, не показывает эмоций. Остались ли вообще эмоции у этого получеловека? Повернувшись в анфас, киборг делает слабый жест еще живой рукой.

— Ты! — произносит он железобетонным голосом, — Вот причина. Ты меня изрядно заинтересовал!

— Как и всех прочих, — усмехаюсь под нос, — Только вот не я лично, а моя матрица.

— Пусть так, хоть ты и недооцениваешь собственные возможности. Дикий и необученный, ты играючи раскидал верзил Кирка. На равных противостоял целой банде. Чуть не поверг самого Гаусса. Что же будет, Тей, если ты пройдешь хорошую школу?

— А еще лучше — когда вернется память!

— Вот. Именно.

Последние два слова киборг выплевывает отдельно друг от друга, акцентируя на них внимание. Не могу не признать, что его речи странным образом находят определенный отклик в душе, хотя никакого внешнего воздействия не ощущаю. Скорее, подкупает безэмоциональная искренность, с которой говорит Коулман. Словно ему совершенно нечего скрывать.

— Вы что, меня вербуете? — иначе я никак не могу объяснить канву разговора.

— Почему бы и нет? — интересуется Рэдклиф, — Видишь ли… Кирк казался довольно перспективным учеником, пока наружу не выплыла некоторая его узколобость. Он слишком верит в физическую мощь, слишком ценит собственное тело. И, в то же время, недооценивает силу разума. В этом есть преимущество, до определенной поры; однако дальше подобная парадигма превратится в ужасный недостаток. Думаю, ты пойдешь гораздо дальше! Со временем, конечно…

— А я думаю, что мне не по пути с бандитами!

Горланю последнюю фразу, не успев удержать язык за зубами. Напрягаюсь, готовый к вспышке ярости от собеседника. Вместо этого Коулман издает какие-то булькающие звуки, напоминающие гулкое эхо от капели в объемистой стальной бочке. Лишь спустя несколько секунд понимаю, что киборг так смеется.

— Система. Сопротивление. Банды. Все это лишь слова, — на удивление бесстрастным, не вяжущимся с показным весельем голосом произносит Рэдклиф, — А на деле — одно и то же. Отбрось пропагандистскую шелуху, освободи разум от налета эмоций. И тогда ясно увидишь одну очень простую истину: все, абсолютно все стремятся к большему величию! И я, и ты, и Виктор Семенович. И твой хваленый приятель Нэш — тоже! Уж поверь более опытному товарищу…

С трудом удается скрыть удивление. Этот киборг совсем не прост! Вернее, это-то я понимал сразу, но все же явно недооценил возможности и знания собеседника. А он, по всей видимости, осведомлен об очень многих вещах! Раз уж даже упомянул главу Комитета…

— Есть три пути эволюции, — продолжает вещать Коулман, — Штатный: долгий и нудный. Им следует тупоголовое большинство. Терпеливое, послушное и, чего греха таить — не слишком-то талантливое — стадо посредственностей. Медленно, постепенно, шаг за шагом, год за годом, век за веком… Отвратительно однообразный и безрадостный путь на вершину. Впрочем, не стану отрицать, спустя столетия мучений он приносит определенные плоды. Виктор Семенович тому живое подтверждение.

Слушаю Рэдклифа, затаив дыхание; таких интересных фактов, боюсь, мне больше ни от кого не узнать. А он рассказывает, застыв абсолютно неподвижно, как статуя. Даже глазом не моргнет, с ноги на ногу не преступит. Жуткая и обескураживающая манера.

— Второй путь — идиотский. Быстрый, но короткий. На такую уловку обычно клюют начинающие хакеры или просто очередные выскочки, возомнившие, что они умнее Системы. Отыщут какую-нибудь лазейку в законах, дыру в Доктрине, и эксплуатируют ее по полной, без всякой меры и разумения. Естественно, таких почти сразу ловят. Немезида недаром ест свой условный хлеб. А, как ты возможно уже слышал, тягчайшее преступление в Системе — попытка манипуляций с Индексом! Такие шутки заканчиваются очень плохо, вплоть до полнейшего низведения… Короче говоря — любители мгновенных результатов финишируют плохо, очень некрасиво.

И все это — без малейшего движения, без тени эмоции. Коулман говорит, едва шевеля железными губами, да и то, скорее из вежливости, чем из необходимости. Я будто оказался перед обычным звуковоспроизводящим устройством.

— Есть и третий путь — альтернативный. Не такой быстрый, как второй, но и не столь печальный, как первый. Путь разумных компромиссов, дорога тяжелого выбора. Я и Нэш — в этом смысле мы одинаковы, потому что оба избрали путь жестоких страданий. И я, и он — используем других, чтобы подняться наверх. Отличается только идеология.

— Вот уж нет! — ввязываюсь в спор с неожиданным для самого себя жаром, — Август вовсе не использует других!

— Ой ли…

— Он и сам хакер!

— Не смеши меня, мальчик, — Коулман слегка повышает голос, — Настоящие хакеры давно живут в сети, почти неотрывно привязанные к собственным нейрошунтам. От виртуальности их отключают раз в неделю, да и то, только потому, что таковы правила. Малоприятное зрелище, скажу я тебе: заживо загнивающие придатки машин, считающие собственное тело ненужным атавизмом. Ну а твой любимый Нэш, уж извини — никакой не хакер! Больше того, он — неудачник! Растративший огромный потенциал на глупые свары, безумные идеи да бессмысленные эмоции. Воображает себя «борцом с Системой», а по сути — выезжает за счет таких простачков, как ты; да и то — до поры до времени.

— Мы не мучаем и не убиваем людей!

— Ты уверен?! — с проснувшейся злостью восклицает Рэдклиф.

Впрочем, злоба тут же проходит, киборг успокаивается почти мгновенно.

— Ты сам не знаешь, о чем говоришь, парень, — разочарованно произносит он, — Хочешь попытаться? Иди, попробуй кого-нибудь избить или покалечить! Будешь очень сильно удивлен… Как процессом, так и последствиями.

Устало отворачиваюсь, потирая лицо руками. Странно, почему-то совсем не страшно оставлять жуткого киборга за спиной. Чем-то он все же располагает к себе. Да и если бы хотел убить — давно бы уже сделал!