– Ш-ш… Ну, ты чего, заюш? – отстранившись, с улыбкой стирает Илья с моих щек слезы. – Все так плохо?

– Всё так… что нет слов, - всхлипнув, качаю головой. – Я уничтожена. Это невыносимо прекрасно. Просто преступно! Ты… так талантлив, так искренен в своем творчестве… Оно задевает за живое, да и за мертвое тоже.

– Спасибо. Мне было важно именно твое мнение, потому что только ты знаешь, о чем я пою в этой песне. Остальные вряд ли поймут и оценят, - он старается говорить безразлично, но я знаю, что за этим безразличием скрывается неуверенность и волнение, и не собираюсь позволять им расцвести в нем пышным цветом.

– Им и не нужно понимать, Илюш, важно, что они почувствуют в ней что-то свое, и проникнуться.

– Думаешь, почувствуют? – уточняет он уже не столько от неуверенности, а, чтобы потешить свое самолюбие.

Ох, уж эта тщеславная, творческая натура!

– Уверенна.

– Тогда буду писать музыку к ней.

– Пиши, но не продавай никому. Это только твоя песня, никто не сможет спеть ее так, как ты, - попросила я, хоть и понимала, что не имею на это никакого права. Однако Илья убеждает меня в обратном.

– Она твоя. Я написал ее для тебя.

У меня снова горло перехватывает спазм, а глаза обжигает солью.

– Спасибо. Но почему «Нева»? – задаю крутившийся с первой минуты вопрос. Илья улыбается и, легонечко поцеловав меня, раскрывает тайну:

– Потому что ты и твоя красота ассоциируетесь у меня с Питером.

– Такая же унылая и серая? – шучу, чтобы немножечко снизить градус романтики. Он смеется.

– Нет, такая же изящная, интригующая, глубокая. Знаешь, красота ведь разная бывает и вкусы тоже. Кому –то нравятся яркие краски бразильского карнавала, а кто-то любит размытый дождем Невский. Я из них, поэтому «Нева».

Я пропускаю удар и в тысячный раз сглатываю подступившие слезы.

– Это самое прекрасное, что я когда –либо слышала о себе, - шепчу севшим от захлестнувших эмоций голосом.

– Может, поспим немного? – смутившись, предлагает Илья. Я киваю и, мы, наконец, засыпаем.

Утро врывается смехом, громкими разговорами и шипением возмущенных углей. Я сижу, обхватив горячую кружку с мятным чаем, и словно загипнотизированная смотрю на мангал, источающий сильный жар и лёгкий дымок. Время от времени с запекаемого мяса на уголь падают капли сока, вызывая резкое возмущение. Капля — вспышка и шипение. Капля — вспышка и шипение.

Эта комбинация странным образом успокаивает меня, да и лучше наблюдать за ней, чем видеть маячащую на заднем плане Шумилину. Я и так проснулась в крайне скверном настроении, а тут еще она со своим жалким взглядом обоссавшей ковёр собаки.

Меня тошнит от нее. От того, как она ежесекундно что-то там на себе поправляет, одёргивает, улыбается невпопад и не знает, на чём остановить свой затравленный взгляд, куда деть руки, куда, по большому счёту, деть саму себя.

Какая же она все-таки жалкая, мерзкая тварь!

– Насть, мы можем поговорить? – блеет ангельским голоском, словно почуяв, что мои мысли крутятся вокруг ее сучьей персоны.

– Поговорить? – вскидываю бровь, окатив ее презрительным взглядом, отчего она опускает глазки в пол и нервно теребит край кофты. Цирк, да и только. И почему самые гадкие люди вечно корчат из себя святош и милых заек?

– Насть, пожалуйста, я хочу все объяснить, - настаивает она.

– Да что ты? – тяну с улыбкой милой гиены. – Можешь не утруждаться, мне с тобой все понятно, так что засунь эти объяснения себе куда подальше. Но вот ты меня послушай. И послушай внимательно, потому что я скажу тебе это всего один раз! Держись подальше от Оли с Ванькой, иначе я превращу твою жизнь в ад. Будешь у меня шарахаться от собственной тени!

После того, как я озвучиваю свою угрозу, с Шумилиной сползает маска невинно-блеющей овцы, и она показывает свое истинное лицо.

– А может, ты будешь? – приосанившись, бросает она с вызовом и дерзко добавляет.
– Ты вообще кто тут? Всего лишь новенькая…

– Вот именно, идиотка, - перебиваю грубо, едва сдерживая клокочущую ярость.

Ты смотри, дрянь, как запела. Ну, ничего, я тебе сейчас звук убавлю быстро. Уж этому-то меня мамочка научила.

Хмыкнув про себя, расплываюсь в ядовитой ухмылке и ехидно разжевываю:

– Я – новенькая, да. А это значит, что никому еще не успела поднасрать, да и даже если бы успела, мне бы простили, потому что я - падчерица губернатора. А вот ты - всего лишь дочь бизнесмена среднего пошиба, которая наверняка нагадила не только своей лучшей подруге, но и куче других людей, так что лучше тебе заткнуться и покивать головой, иначе я попрошу отчима направить в конторку твоего папочки налоговую службу, и тогда покупать тряпье из позапрошлых коллекций станет не на что.

О, да! Удар приходиться прямо в цель. Мне в общем-то на ее Burberry не первой свежести глубоко фиолетово, но для таких, как она, стремящихся казаться богаче, чем они есть, подобные уколы смерти подобны, поэтому она краснеет и, выпалив, что я – редкостная сука, сбегает.