— А эту воду можно пить? — вдруг тихо-тихо сказала младшая, глядя на подземный ручеек в каменном желобе. Майвэ улыбнулась.

— Ты можешь без опаски пить эту воду. Здесь течет сила моего отца, короля Ночи, а он блюдет Уговор. Пей без опаски, сколько угодно пей!

Девушки переглянулись, и старшая осторожно зачерпнула воды горстью и сделала глоток. Застыла, прислушиваясь к себе. затем улыбнулась младшей.

— Пей.

Они пили так, как будто каждая из них была самой иссохшей пустынной землей. Майвэ смотрела на них и с радостью, и с жалостью. А Деанта подошел к раненому Юэйре.

Юэйра стонал и мычал сквозь зубы, еле сдерживая боль, как телесную, так и душевную. Майвэ видела, как он мотает головой, зажмурив глаза, пока из его плеча вырезали обломок зазубренного копья. Деанта стоял над ним вместе с Арнайей, суровый и неподвижный, но Майвэ почти физически ощущала исходящую от него ярость.

— Мне жаль твоих родных, Юэйра, — отрывисто, сухо говорил Деанта. — Но ты ослушался приказа. Из-за тебя погибли двое воинов, а барды, считай, еле живы. А нам нужна их сила завтра. Как ты возместишь урон?

Юэйра снова застонал, потом вскрикнул и обмяк. Деанта отвернулся от него к сидящим у стены двоим. Один был юношей с чистым, жертвенно-бесстрастным лицом. Второй — мужчина в годах, затравленно крутивший головой. Оба были в бригантинах поверх кольчуг, оба в белом, оба связаны. Юноша сидел неподвижно, равнодушный к своей судьбе, мужчина часто, неглубоко дышал и от него пахло страхом.

Деанта молча смотрел на них. Науринья, пошатываясь, подошел и встал чуть позади него и Арнайи, который тоже смотрел на пленных. Он явно видел что-то незримое другим.

— Почему вы гнали этих женщин? — спроси Деанта.

Юноша даже не пошевелился. Он словно не слышал ничего и вообще не осознавал, что происходит. Один из воинов пнул его, но тот лишь шатнулся как кукла, по-прежнему глядя широко раскрытыми глазами неведомо куда.

Науринья хмыкнул.

— Он не ответит, государь Дня. Он пустой. Шелуха. И наполнить ее нечем.

Деанта коротко глянул на него и кивнул.

— Говори ты, — бросил он мужчине в белом.

Мужчина сглотнул, облизнув сухие губы.

— А я что? Мне было приказано! Я не могу ослушаться, я служилый человек… а они нарушили!

— Но почему вы их просто не убили?

Глаза мужчины забегали, он глянул на соседа, но тот не реагировал.

— Они убили бы меня, — кивнул он на него. — Юных все боятся. Они не люди! Они хуже тварей! А мне некуда было идти!

— И что сделали эти женщины?

Пленный посмотрел на беглянок. Долго мялся.

— Они молодые. Им запрещено уходить.

— Почему?

Он лишь дернул плечом. А потом его прорвало.

— А почему, почему они должны уйти? Другие не могут, а они, видишь ли, сбежали! Неет, пусть все терпят, все! Я старый, мне только подохнуть, а эти суки — они для нового мира! Им все! Все им! А они бегут! Меня из жалости, как пса! Когда буду сдавать, лапы ослабнут — просто прирежут, добренькие! Такие же, как они и прирежут! Пусть сдохнут! Пусть, пусть! Ты им даже воды дал, а мне — нет! Я и для тебя дрянь! — орал он, багровея, и жилы на его лбу и шее вставали буграми. — А я жить хочу! Жить! — его вопль переполнял пещеру.

— То есть, вы загоняли их потому, что они сделали то, чего не посмели сделать вы, — тихо сказал Деанта. Майвэ уже научилась понимать его. Деанта был в бешенстве. — Что ты скажешь, если я тебе скажу, что пришел встать на Камень и все исправить?

Мужчина сначала застыл, затем его брови изумленно полезли на лоб, и он как-то глухо заухал, а потом стало понятно, что он хохочет.

— Ты? Ты? Это ты тот самый королевский выблядок, которого все ждали-ждали, а потом уже и перестали? Ты где был-то? А? Чего ж тебя мамаша-сучка сразу не предъявила-то? Поставила бы на Камень-то, и все! Кому ты нахрен нужен, теперь-то кому ты нужен, не осталось никого! Ни моих не осталось, никаких других не осталось, все, все кончено! — он рвался и скалился, рычал и выл, словно пытался дотянуться до глотки Деанты, бился, словно в припадке, пуская пену.

Науринья шагнул к нему, схватив его за волосы. Присел, глядя прямо в бешеные и смертельно испуганные глаза пленника. Оскалился.

— Говоришь, воды не даем. Ну, пей, — почти шепотом произнес он. Пленник внезапно затих. — Пей. Ну? Ты же жить хочешь? А не будешь пить — убью, — с улыбкой сказал он.

Пленник прижался к стене. Науринья поднес к его губам флягу.

— Пей.

Пленник сделал несколько глотков. Потом задергался, отплевываясь и выкатив глаза на лоб.

— Ну, я так и думал, — выдохнул Науринья и прежде, чем кто-то что-то успел сделать, вогнал ему в глаз стилет. — Он не может уже пить воду людей. Боюсь, и еду тоже не сможет есть. Он все равно что мертв.