Само собой, Нике пришлось заверить их в том, что она всю свою сознательную жизнь провела на верхних полках поездов дальнего следования. При том, что билет у нее был именно на нижнюю.

– И пожалуйста, женщина, не чавкайте так своими яблоками, – деликатно потребовала Маргарита.

– Я не чавкаю, – уязвилась было Ника, но «Караван» опять отправился в гламурные дали.

Обидно, черт. Сунув чемодан под сиденье, Ника демонстративно достала книгу Мамлеева (это вам не биографии Алсу и Максим, сударыня, да-с!) и полезла наверх. При весе в девяносто с лишним это было актом беспримерного героизма, но она справилась. Кошмарно неудобно. В поездах она не ездила лет двадцать и успела отвыкнуть от этих дорожных прелестей. Да и Мамлеев своей метафизической мрачностью подливал масла в огонь. Зато она испытала язвительную радость, узрев со своих высот, как под прикрытием журнала гламурная Маргарита беззастенчиво ковыряет в носу наманикюренным пальцем.

Заглянула слегка нетрезвая проводница, осведомилась насчет чая. Ника заказала, очень хотелось соблюсти чайно-дорожную церемонию, в которой обязательно фигурировали подстаканники. Слезла с полки (это труднее, чем наверх), села у окна, заглушая запах сушеной рыбы процессом созерцания летящих мимо пейзажей.

– В поездах не чай, а помои, – авторитетно констатировала Маргарита. – Не понимаю, как это можно пить, да еще за такие бешеные деньги.

Понятно, в чьи ворота гол. Плевать. Она порылась в сумке, извлекла свой фотоаппарат и стала примеряться снять заоконные картины природы. Получалось блекло и размыто.

Проводница принесла чай, почему-то пахнувший кока-колой. Ника пила его маленькими глотками, стало жарко, по спине потекла струйка пота под резинку трусиков, она терпеть не могла это ощущение. А еще Нике вдруг стало жутко при мысли о том, что целую неделю она будет прикована к этому неуютному мирку с неуютными, чужими людьми.

– Вы до конца едете? – спросила она попутчиц. – До К.?

– Допустим, – сверкнула стразами Маргарита. – А что?

– Просто я впервые еду так… далеко. Все равно, что на другую планету.

– Планета везде одна, – допила банку «Козела» Наташа. – Сплошь Расея.

– Ну нет! – возмутилась Маргарита. – Есть ведь и цивилизация помимо России!

– Ага, – Наташа хмыкнула. – Только она не про нас. Вон, далеко ходить не надо – в нашем вагоне сортир просто мама не горюй. Кто-то опростался мимо унитаза, а убираться некому, вот и вся цивилизация!

– Оу! – возмутилась Маргарита. – Надо было сообщить проводнице! Это невыносимо, мы платим такие деньги, мы не должны это терпеть!

– Вам надо, вы и сообщайте, а я и так схожу, – Наташа была невозмутима.

Гламурная леди гневно свистнула ноздрей, но с места не сдвинулась. А Ника меж тем поняла, что ей пора посетить обсуждаемое место, а значит, столкнуться с неоспоримым доказательством российского безобразия.

Она вышла в коридор. Пахло так, словно под вытертой ковровой дорожкой захоронили биологические отходы категории В. Ника морально подготовилась к зрелищу российского сортира, но все равно было противно. Преступная куча выглядела свежо и мучительно напоминала о горечи бытия. Кое-как помыв руки и используя влажные салфетки для открывания двери, Ника вышла в коридор и решила, что надо-таки найти проводницу и поставить ей на вид, а то подумают, что это она напакостила.

Проводница сидела в своем купе перед ополовиненной бутылкой дешевого ликера и рассеянно что-то слушала через наушники от смартфона. У нее была огромная грудь, напоминающая дремлющий вулкан, и серое лицо с розовым пятном губ.

– Простите, можно вас на минутку, – начала Ника.

– А? – проводница отсутствовала в реальности, выходит, ликер был непрост.

– Там, в туалете… – Ника повысила голос.

– Орать-то чего, – устало скривилась проводница и вытащила из ушей наушники. – Чего?

Казалось, через огромные поры ее кожи на щеках сочится такое уныние, что тревожить ее – смертный грех.

– В туалете кто-то сходил мимо унитаза, – обрисовала ситуацию Ника.

– А я-то что? – осклабилась проводница. В наушниках стонала тошнотворная песня про букет белых роз с любовью в каждом лепестке. Проводница, как все женщины, не была чужда глобальной сентиментальности.

– Надо убрать бы, – несмело предложила Ника.

– Уберу, – заверила вагонная страдалица. – Сию минуту.

И налила себе полстопки тягучего ликера, напоминавшего по цвету клей ПВА. Пахло чем-то сладким.

Ника всё топталась в дверях.

– Еще что-то? – хлопнула ресницами страдалица.

– Нет, всё.

Ника вернулась в купе, не уверенная в том, что проводница выполнит ее жалкую просьбу. Наташа дремала, а Маргарита, разложив на столике боевой косметический комплекс, снимала стразы вместе с дополнительными ресницами. Процесс был кропотливый, Ника не посмела мешать, вытащила пачку влажных салфеток и протерла лицо.