Геннадий Михайлович был мужчиной в возрасте, как-то по-родному оберегая Веру с первых дней, как отец, которого у нее никогда не было, также, как не было у Геннадия Михайловича своих детей, поэтому он заботился обо всех помаленьку в ресторане.

Вера брела по улице, рассматривая витрины магазинов. Запахнув посильнее пальто, спрятала нос в широкий воротник свитера. Как так получилось, что работая в Ручье уже около 2 месяцев, Вера ни разу не видела там Артема, учитывая, что он лучший друг Андрея? Может она, просто не обращала внимания?

«Его сложно не заметить» — Вера хмыкнула сама себе, наблюдая, как маленькая девочка ловко перепрыгивает лужу возле газетного ларька.

«Интересно, у него есть дети? А жена?»

Вера не знала о нем абсолютно ничего, кроме того, что он мог убить человека, а еще, что от него вкусно пахнет. А, ну и его способность удовлетворить женщину одними только пальцами тоже стоит принять во внимание.

Щеки снова порозовели, когда она вспомнила о столкновении на кухне.

Они были как клише тонких романчиков, которые так любила Вера — огонь и лед. Артем был здоровой ледяной глыбой, такой серьезной, немного отстраненной, задумчивой глыбой. Он был силен и решителен. А она горела рядом с ним, каждый раз распаляясь все больше и больше. Маленькая искорка уверенно превращалась в адово пламя, которое пожирало. Это было банально, но так по-настоящему.

Когда дошла до дома, дверь открыл дядя Гриша, едва стоявший на ногах.

— Ух, Верка, ни стыда, ни совести, время 10 утра, а она с блядок только возвращается, — от дяди Гриши несло перегаром, смешанным с отвратительным запахом старой воблы.

— Это у тебя, дядя Гриша, ни стыда, ни совести, время 10 утра, а вы уже синий как изолента, — Вера с отвращением отпихнула родственника в сторону и вошла в квартиру. Мужчина пошатнулся, хватаясь рукой за обшарпанный дверной косяк.

— Вы только посмотрите на эту соплю, ты дрянь… — мужчина оттолкнулся от стены и замахнулся на Веру.

— Гриша, Гриша, перестань! Что ты? Совсем допился, я сдам тебя в приемник, — закричала бабушка, закрывая собой внучку.

— Ты слышала, как она со мной разговаривает? Это ты ее разбаловала. Она не уважает старших, профурсетка сопливая, — гремел дядя Гриша.

— Еще раз я услышу в свой адрес хоть одно оскорбление, и ты получишь, Богом клянусь, тебе даже бабушка не поможет.

— Что ты мне сделаешь, дура неблагодарная. Столько лет на нашей с бабушкой шее… — договорить он не успел, потому, что Вера, стремительно обойдя Нину Степановну, заехала дяде Грише кулаком в нос, прямо как тогда Денису.

— Вера! Что ты делаешь, Вера? — Нина Степановна пораженно уставилась на внучку, а потом бросилась к сыну, — Гриша, как ты? Давай посмотрю. Вера, ну как это понимать?

Пьяный угар и точный удар девушки не позволил дяде Грише устоять, и он рухнул на пол, увлекая за собой небольшой коридорный пуфик. Застонал, хватаясь за лицо, роняя голову на линолеум, заодно стукаясь затылком. Вера плюнула, не желая наблюдать за этим цирком, зашла в свою комнату.

И замерла.

В самом центре, на ковре стояла большая корзина с цветами. Темно-бордовые розы. Много роз.

Она присела на корточки, аккуратно касаясь тугих бутонов. Обойдя с разных сторон, не нашла ни открытки, ни записки, но она была уверена, они не нужны. Вера точно знала от кого цветы.

— Вера, — бабушка зашла в комнату, рассерженно нахмурив брови, — Вера-а-а!

Девушка очарованно продолжала сидеть перед цветами, трогая, вдыхая запах, рассматривая, совершенно не обращая на бабушку внимания.

— Что?

— Я сказала тебе перестать встречаться с этим типом. А ты мало того, что не слушаешь меня, — она нервно ткнула пальцем в корзину, — Так еще и нахваталась от него. У Гриши наверно нос сломан. Вера, я тебя не узнаю.

— Ба, перестань. Посмотри лучше, какая красота, — девушка как-то окрылено, посмотрена на Нину Степановну и села рядом на кровать.

— Вера, ты вообще слушаешь меня?

«Честно? Нет»

Хотелось умереть от переполнявших чувств. Знаете, это чувство, когда первый взгляд, первое прикосновение, первый поцелуй. Это ни с чем не сравнить. Ей раньше никогда не дарили столько цветов, да ей практически вообще не дарили цветов, та оборванная Стасом клумба возле школы не считается. Теперь не считается.

— Я не знаю от кого цветы, на них же не написано. Почему ты решила, что они от того «типа»?

— Вера, мне 70 лет, я жизнь прожила, ты думаешь, я ничего не понимаю? Да тут и понимать нечего, у тебя ведь на лице все написано, — и в подтверждении бабушкиных слов, Вера расплылась в теплой улыбке, снова сползая с кровати на пол, к цветам.

— Я не могу запретить ему дарить цветы, — она пожала плечами, а потом заправила волосы за уши.

— Кто тебя вчера привез домой? — Нина Степановна резко перевела тему.