— Не может быть!

— Благородные слуги империи не способны на такую низость?

— Да брось ты! Просто не понимаю, как это сделать технически.

— Ну, ты же гуманитарий. А у меня первое образование инженерное.

— Но ведь не психологическое. А меня Ройтман так загрузил нейрофизиологией за десять лет, что я могу диссертацию защитить. Невозможно управлять человеком извне. Человек не робот. Или надо электроды в мозг.

— Зачем тебе электроды в мозг. У тебя моды там, — усмехнулся Ги. — «Нельзя управлять человеком извне», — с сарказмом повторил он. — Под биопрограммером никогда не лежал?

— Это другое. Да можно отключить некоторые зоны, можно изменить структуру нейронной сети, но за секунду отдать приказ как машине, невозможно.

— А если нейронная структура для этого приказа уже готова, и внешний сигнал только запускает ее?

— Слишком сложно, — с сомнением сказал я. — По структуре на каждый приказ? Не много ли?

— Смотря сколько типичных приказов. Не думаю, что много. Анри, где он у тебя?

— В плече.

Я указал глазами на место укола.

— Под кожей?

— Нет, сантиметра на два глубже.

— Пойдем, покурим.

— Не курю, ты же знаешь.

— Так постоишь. Здесь обстановка не подходящая.

Кафе было старинным, и здесь действительно сохранилась комната для курения. Перед самой дверью Ги пропустил меня вперед. Мне это слегка не понравилось. Но это же Дюваль. Мы сто лет друг друга знаем.

Я почувствовал, как что-то коснулось моего плеча, и тут же острую боль.

Слишком острую. Нестерпимую.

Около десяти вечера Дмитрий Кастальский закончил беседу с параллельной группой. Группа была не такая интересная, как у Анри, зато самая типичная для Соснового. У всех С4. Причем, бытовуха. Еще точнее убийство под кайфом. Если двух или более человек или полицейского — это С4, особо тяжкое преступление, значит, на Сосновый.

Основное лечение — снятие зависимости, что давно сделали в ПЦ. Основная проблема — слабая воля. Этим в Психологическом Центре тоже занимались, конечно, но из рохли героя не сделаешь. Так что теперь курс реабилитации очень похожий на обычный курс для наркоманов и постоянный контроль. И еще раз контроль. Осуществлять его не так уж трудно. В отличие от гордых террористов и гангстеров, бывшие торчки быстро попадают в зависимость от психолога, и всегда рады продолжить общение и задержаться после беседы. Это отнимало много времени, ну и ладно, лучше от психолога зависимость, чем от наркодилера.

Так что в десять Дмитрий еще работал. Двое подопечных остались один до половины одиннадцатого, другой — позже одиннадцати. И Кастальский еще час с лишним занимался директивной психотерапией.

В одиннадцать с импланта Анри не поступил сигнал о пересечении периметра. Ему было пора возвращаться.

Ладно, решил Кастальский, если задержится не больше, чем на пятнадцать минут, ограничусь нотацией. Все-таки любимый пациент, и до сих пор вел себя безупречно.

В одиннадцать десять Дмитрий, наконец, отпустил последнего реабилитанта. Сигнала от Анри не было. Кастальский начал волноваться. Виртуальную карту он открыл уже по дороге на стоянку минипланов. Сигнала импланта Анри не было в разрешенной зоне. Он уже десять минут должен был светиться желтой точкой: зона разрешенная, но время просрочено.

Дмитрий увеличил область просмотра. Анри не было. Нигде.

Запросил историю. Сигнал пропал больше часа назад. Причем в самом центре разрешенной зоны. И имплант не поднял тревогу. Просто исчез и все. Это говорило о том, что он, скорее всего, уничтожен. И очень быстро, поскольку нервный импульс не успел пройти. Невозможно уничтожить имплант и не нанести его обладателю очень болезненную рану.

И Дмитрий объявил тревогу, проклиная себя за то, что потерял час.

Пока местная полиция поднимала в воздух гравипланы и прочесывала Озерное и окрестности, Кастальский просматривал последние записи с импланта Анри. Разговор с неким Ги Дювалем. Бывший полевой командир РАТ. Понятно. Несколько эмоциональных пиков и последний в самом конце.

Позвонил Ройтман.

— Дмитрий, что там у тебя за переполох?

— Видимо, Анри захвачен РАТ.

— Разгильдяи! Я сейчас буду.

«Сейчас» вылилось в час с лишним. Что понятно. От Кириополя быстрее не долетишь. Кастальский с трепетом ждал Ройтмана. Анри как сквозь землю провалился.

Евгений Львович прилетел не один, с подтянутым молодым человеком лет тридцати пяти.

— Знакомьтесь, Дмитрий, — сказал он. — Это Олег Андреевич Головин. Из СБК. Дауров делегирует нам лучшие силы.

Собрались в кабинете Кастальского, том самом, где он проводил беседы.

— Дмитрий Константинович, как шли дела у мсье Вальдо? — спросил Головин. — Как проходила реабилитация?

— Великолепно, — сказал Дмитрий.

— У политических не бывает проблем с реабилитацией, — заметил Ройтман. — Так что можно не спрашивать. Интеллект высокий, уголовных понятий нет, связи с уголовным миром тоже, моральные нормы общепринятые. Ну, за исключением мелких деталей, которые и привели сюда. И с которыми уже разобрались в ПЦ. Так что это уголовников надо заставлять работать или учиться. Бывший террорист поступает сразу на два факультета и говорит «спасибо». Получает работу, говорит «спасибо» еще раз и начинает вкалывать. Знаете, в те давние времена, когда труд заключенных использовали в строительстве было замечено, что бригада работает хорошо, только если в ней есть политзэк, иначе — халтура. Так что жалко, что вы нас не балуете, Олег Андреевич, на вес золота контингент, раз два и обчелся.